применительно к литературе в начале XIX века не имело презрительного оттенка.
Подражательность была одним из принципов русской литературы XVIII — первой трети XIX столетия. Подражание и вольный перевод, использование «готовых» сюжетов и чужих сюжетных ситуаций, традиционных конфликтов, общих литературных «формул», заимствование персонажей и «переложение» их на русские нравы пересоздавали на русской почве достижения европейской литературы. «Подражатель, не будучи изобретателем в целом, должен им быть непременно
по частям… Находить у себя в воображении такие красоты, которые бы могли служить
заменою, следовательно, производить
собственное, равно и превосходное; не значит ли это быть творцом? И не потребно ли для того иметь дарование писателя оригинального?»
[20]. «Подражатель» представлялся своего рода соперником того, кому он подражал. Не случайно один из рецензентов Загоскина был убежден, что романы русского писателя «сам Вальтер Скотт» прочитает с наслаждением.
Загоскин подражал не только и не столько в характерах героев, в расстановке их, в отдельных сюжетных ходах, сколько в общем подходе к изображению исторического прошлого своей страны. Главные герои его — так же как у Вальтера Скотта — вымышленные лица, а лица и события исторические даны на втором плане, лишь в связи с действиями главных персонажей. Огромное значение имеет у Загоскина «местная декорация нравов и обычаев»[21], именно местный исторический «колорит» сыграл важную жанрообразующую роль в создании русского исторического романа «вальтерскоттовского» типа.
Восхищение «Юрием Милославским» было столь велико в русской публике, что второй роман Загоскина на историческую тему был напечатан в огромном для того времени количестве — 4800 экземпляров («событие, неслыханное в летописях книжной русской торговли»[22], — восклицал впоследствии С. Т. Аксаков). Этот новый роман — «Рославлев, или Русские в 1812 году» был встречен, однако, весьма сдержанно.
За полгода до его выхода В. А. Жуковский предупреждал Загоскина: «…Боюсь великих предстоящих вам трудностей. Исторические лица 1612 года были в вашей власти, вы могли выставлять их по произволу, исторические лица 1812 года вам не дадутся! С первыми вы легко могли познакомить воображение читателя, и он благодаря вашему таланту уверен с вами, что они точно были такими, какими ваше воображение их представило ему; с последними этого сделать нельзя: мы знаем их; мы слишком к ним близки; мы уже предупреждены на счет их, и существенность для нас загородит вымысл»
