А во второй раз все было хорошо, объявили как нужно. И среди публики, по-моему, было много людей, меня уже знавших. Я спел одну песню по-французски, пять — по-русски. Постарался сам сделать перевод своих песен. Приняли меня тогда замечательно, просто замечательно: очень долго не отпускали, пришлось на ходу придумывать, что бы еще спеть. Оказалось, что для песен действительно нет границ. Наверное, потому, что проблемы, которые я затрагиваю, касаются всех. А люди во всем мире по сути одинаковые: болеют теми же болезнями, хотят одного и того же…
…Я долго искал свой театр. До Таганки работал в разных труппах. И не то чтобы без особого удовольствия, театр-то я люблю, но содержанием моей творческой жизни, половиной ее это не стало. Вторая половина — песня. И кино. А тут вдруг посмотрел «Доброго человека из Сезуана» Брехта и понял: это мое. Сейчас даже не представляю себе, где бы еще мог работать. Наверное, нигде… Может быть, оставил бы театр. Потому что играть — просто играть — мне не интересно. Хочу, чтобы люди, когда я на сцене, думали, нервничали. И развлекались. Можно ведь и развлекать публику. Почему же нет? Она того стоит. И в концертах тоже пытаюсь шутить. Для передышки. Но все равно обязательно вкладываю в шутки свое серьезное содержание. Если не непосредственно в тексте, то за текстом. Я предпочитаю традицию русскую, гоголевскую — смех сквозь слезы. Когда хохочешь, а на душе печально, потому что не так-то все и забавно. Гамлет… Я сам себя предложил на эту роль. Давно хотел сыграть ее, смотрел почти всех наших Гамлетов. Сыграть не просто по-другому, чем они, а (так мне самому тогда казалось) как хотел Шекспир. Но, вероятно, об этом думает каждый актер.
В труппе на начало работы над Гамлетом никак особенно не отреагировали, может быть потому, что перед этим я сыграл Галилея. В нашем театре важнее сама личность исполнителя, чем роль, интереснее человек, который играет: что он хочет сказать, что несет, а не просто артист, надевший на себя роль, как костюм. Наклеил парик, голос изменил, перевоплотился, да сам за этим пропал.
Поэтому, когда я стал репетировать, уже имелось в виду, что Гамлета играет актер, которого знают как человека с гитарой, который сам сочиняет стихи и поет, то есть сам уже несет какой-то образ. Перед началом спектакля меня усадили с гитарой в глубине сцены, у голой стены. В прологе я исполняю песню на стихи Пастернака «Гамлет», в которых ключ ко всему спектаклю: «Но продуман распорядок действий и неотвратим конец пути». В нашем спектакле «продуман распорядок действий», и Гамлет знает намного больше, чем все другие Гамлеты, которых я видел. Он знает, что произойдет с ним, что происходит со страной! Он понимает, что никуда ему не уйти от рокового конца. Такое выпало ему время — жестокое. Я даже написал стихи:
