Фонарь давал слабый свет. Здесь освещение было за счет каких-то кристаллов, которые ставили в стеклянные банки с кольцами и подвешивали под потолком. Когда требовалось выключить фонарь, то на банку накидывали тряпку. Фонари были бессменные. По крайней мере сколько я здесь была, Грукт их при мне не менял.
Я села на лавку. Пора ложиться спать, только сил нет. Хочется разреветься. Только слезы ведь не помогут. Оставалось только закрыть глаза, прислониться спиной к стене, от которой веяло холодом. Топот ног. Я покосилась в сторону гостя. Надо же так топать. Он взял деревянную миску. Налил в нее воды. После этого подошел ко мне. Я хотела встать на ноги, но он положил руку мне на плечо. Тяжелая у него была рука. Спросить, что он хочет, у меня не получилось. Почему-то все слова разбежались. Он же сел рядом. Миску с водой поставил рядом. Достал из сумки, что висела на поясе баночку. Я и не заметила вначале, что у него на поясе висело несколько сумок. Открыл баночку с мазью. Подцепил толстым пальцем мазь. Все это было в полной тишине. Он взял меня за руку и стал накладывать мазь на ранки и трещины.
— Зачем? — я все-таки вспомнила местную речь. Ответа не было. Он словно меня не услышал. Рука перестала щипать. Сразу пришло облегчение. Он закончил с одной рукой и принялся за вторую.
Помощь не бывает бесплатно. Вот не поверю я в искренность намерений чужака. Осталось только дождаться, что он потребует. Мазь была дорогая. Быстро заживляла раны. Еще я слышала, что она омолаживает. У Грукта была такая баночка, но на меня тратить он ее не собирался, в отличие от незнакомца.
— Спасибо, — сказала я.
— Родители? — спросил он.
— Что? — не поняла я.
— Твои родители? — повторил он, окидывая взглядом столовую.
— Грукт и Мурта, которым постоялый двор принадлежит?
— Да.
— Нет, — я даже отрицательно головой замотала. — Что...
Слова опять потерялись. Он убрал мазь. Достал какую-то тряпку и смочил ее в миске. После этого приложил ее к моей щеке.
— Грязь, — ответил он, словно это все объясняло. — Пойдешь с нами?
От его слов стало страшно. Если еще недавно я жаловалась на свою жизнь, то теперь мне жесткая лавочка стала казаться родной и безопасной. Этот же человек, который тряпкой стирал грязь с моего лица, был страшным и непонятным.
— Нет, — ответила я, отстраняясь от него.
— Почему? — спросил он.
— Не могу, — я увеличила расстояние между нами. — Вам лучше уйти. Мне пора спать. Поздно.
— Ты не из этих мест.
