Царев стоял в окружении солдат и неторопливо и негромко рассказывал, окутывая лицо сизым махорочным дымом. Когда дым отплывал, видны были исцарапанные ветками щеки и красные от бессонной ночи глаза. Подошедшего лейтенанта Володина никто из солдат не заметил.
Не желая перебивать Царева, Володин отвернулся к брустверу и стал вглядываться в еще синюю на западе черту леса.
— Так думаю, мы его пристрелили, — говорил Царев. — Сначала-то я видел, как его двое немцев волокли, а посля гляжу — упали. И крик такой истошный. Немец кричал, гад. А Саввушкину где уж, и так-то без чувства был. Крепко его по голове хватили…
— А сапог-то каким образом?.. — спросил кто-то.
— А таким, видишь, принес… Может, если бы я покрепче за ногу ухватил, не дал бы унести, а то — вот, сапог один остался. — Царев вертел его в руках, разглядывая, словно это была какая-то уникальная вещь. — И набойки, вишь, новые набил, и подковки, а носить не пришлось…
Сапог пошел по рукам, и все смотрели и щупали почему-то набойки и подковки на каблуке и носке, уже успевшие без хозяина за одну ночь покрыться желтыми пятнами ржавчины. В сапоге была еще не высохшая портянка. Кто-то вытащил ее, и вместе с нею из сапога выпало несколько долек семечковой шелухи. Они, кружась, медленно упали к ногам солдата. Может быть, и сам сапог не произвел такого впечатления, как эти маленькие, кружившиеся белые дольки подсолнуха, сразу напомнившие о человеке, которого именно за семечки и ругали все в роте.
Ничего не знал Володин о сапоге и потому слушал с интересом. Он повернулся, чтобы увидеть и, может быть, даже подержать в руках этот сапог, и встретился взглядом с Царевым. Царев выпрямился, готовясь к рапорту.
— Давно вернулись? — спросил Володин.
— Под утро, товарищ лейтенант. Вас не стали будить, доложил все старшему сержанту.
— Загрудному?
— Да.
— Хорошо. Идите отдыхать, Царев. Вам нужно отдохнуть, идите.
Володин снова отошел к брустверу, раздумывая: почему старший сержант, приняв от Царева рапорт, ничего не сказал об этом? Как раз в это время подошел Загрудный. Он не спеша убрал с бруствера несколько крупных комочков глины, мешавших просматривать даль, поправил маскировку из сухих веток и только после этого спросил у лейтенанта, как он думает, будут ли немцы сегодня наступать или нет? По мнению старшего сержанта — должны, потому что лето в самом разгаре, а «они», как известно, летние вояки. Старший сержант засмеялся, довольный шуткой, но Володину не понравился этот смех. Не понравилась и шутка, имевшая тогда хождение среди солдат и давно надоевшая всем, — немцы и зимой воюют: страшно подумать, как под Харьковом напирали, да и под Белгородом! — но не высказал вслух своих возражений; он ждал, заговорит ли Загрудный о рапорте Царева. Потом не выдержал и сам спросил:
