Опять не дали договорить. Только было разошлись.
Горлица. Двадцать лет не можем до конца довататься!
Входит дед Мелхиседек.
Дед Мелхиседек. Думают, как я дед, то уже и петь не способен?! Врешь! Я свое еще не отпел! (Поет.) "В месяце июле выпала пороша, за то бабу дед любил, що баба хороша…" (Приплясывает.)
Прийма. Уважают вас, дед, здоровье ваше берегут.
Дед Мелхиседек. Я сам себя уважаю! Выпил четверть вина — разве по вино?
Голешник. Дед Мелхиседек, вам бы и помирать пора!
Дед Мелхиседек. Что говоришь?
Голешник. Помирать, говорю, пора!
Дед Мелхиседек. И помру, трясца вашей груше! Душа моя прямо в рай зажужжит.
Голешник. Да и нас в раю ожидайте!
Горлица. Учиться надо, дедушка! Науку проходить.
Дед Мелхиседек. Что говоришь?
Горлица. Институт надо кончать!
Дед Мелхиседек. Мне не треба. Я ученый. Знаешь, кто я? Я есть геолог. Слыхал? Из академии приезжал один. Говорит мне: "Дедушка, как вы воду под землей находите?" Так, мол, говорю, и так. "Эге, дедушка, говорит, да вы целый геолог!" Вон кто я!
Голешник. Может, вы еще и профессор?
Дед Мелхиседек. Вот миловал от этого. Вот бабка Медунка — та профессор. Прибегала Христе помогать. Ведь та пришла с Грицьком, захотела потанцевать, да как застонет!
Прийма. Стонет?
Дед Мелхиседек. Оглохли вы все, что ли? Говорю ж вам, что баба Медунка прибежала!
Прийма. Ой горюшко! (Убегает.)
Голешник. Вы две жизни разбили, дед.
Горлица. Да, да. (Уходит с Голешником.)
Дед Мелхиседек(один). Уж и разбил. (Нюхает табак.) Не видали вы, как бьются! Вот у нас, бывало. Сойдется родня на крестины. Или на именины. Или на свадьбу. На спаса. На Миколу. Вот бились! Теперь уже так не бьются. Не тот народ пошел. Кость слабовата. (Нюхает табак, чихает.) Ишь правда! Бывало, вдаришь кума или свата, а тот крякнет только. Теперешний кум, может, и дуба бы дал! Да! Бывало, сойдемся на родины. Вся семья за стол усядется. В красном углу старые деды. Бороды аж зеленые — никто до ста десяти годов не помирал. Рядом сидят просто деды. За ними мужики. Бабье племя — старухи, женщины, девчата. Парни, юнцы. Ребятишки кишмя кишат! Сидим. Друг друга угощаем. Женщины на стол подают. Чарочки звенят. Колбасы — соблазн один. Ах леший тебя побери, всего вдоволь! Понемногу и песни заведем. Вот эту, как ее? (Поет.) "В месяце июле выпала пороша!.." Или еще вот эту. (Припоминает, напевая.) "В месяце июле выпала пороша!.." Разговор уважительный, слова приятные. "А чем вы, брат, засеете тот клин, що по-над леском?" — "Чем засею? Да, может, гречкой, сват, она и лес украсит и каши даст!" — "Ой, брат, неладно вы сделаете, вымокнет гречка у леса". — "Вас не спросил". — "Вот-вот — велика Федора да дура". — "Это я дура?!" — да трах кулаком по миске. Похлебка с тарелки в потолок. Тут и почнется. За чубы возьмутся, только сопят. Грохот по хате пойдет, хоть богов выноси! Ухваты попереломают. Полку с посудой кому-нибудь на голову наденут. Печь развалят. Двери сорвут, пока во двор протолкаются. Во дворе — раздолье. Кто люшню ухватит, кто трепалку. Кто ворота ломает, кто доску с колодца отдирает. Помогают горю, кто чем может. А я не знаю, что делать — то ли топором рубать, то ли в меже переждать?
