Мать. То же самое я играла в тот день, когда моего отца забирала полиция и делала обыск в квартире. Я сидела у фисгармонии и играла ему на дорогу. Толстый оберет стоял в шинели у камина, и ему было очень жарко…
Входит Франц.
Франц. Здравствуй, мутти. Что это у нас дверь не заперта?
Мать (обрадовалась). Ты пришел? Тебя никто ни о чем не спрашивал?
Франц. Меня? Никто.
Мать (выбегает из комнаты и возвращается). Я хорошо заперла дверь… Теперь такие сквозняки всюду по квартирам!
Франц. Теперь во всем мире сквозняки свистят.
Мать. Как долго тебя не было! Ты приехал, а я на тебя еще как следует и не нагляделась. Я счастлива, что ты пришел.
Франц (садится). Насмотришься. Вот поедем вместе к Милли…
Мать. В Россию?
Франц. Поедем туда, будем жить, работать. Там такая смешная степь. Идешь, идешь — кажется, всю жизнь будешь идти и не дойдешь до конца. И такая голубая весна.
Мать. Я, сынок, рада за тебя. Дни мои долгие, а жизнь уже короткая.
Франц. Поедем, мутти. Я потерял старую Германию, кстати. Я не могу быть сторожем у трупа. Тот завод, на котором работали мы с отцом, — труп. Я хочу творить жизнь. Я хочу взмахнуть руками и почувствовать, что у меня есть крылья. Только там вырастает будущее.
Мать (подходит к окну, выглядывает). Что написать Милли? Она будет беспокоиться о тебе.
Франц. Я сам ей напишу.
Мать. Садись и пиши. Еще имеешь время. Я так обрадовалась, увидев тебя. Мне все казалось, что я услышу выстрелы у ворот. Я села за фисгармонию. Ты встретил Эльзу?
Франц. Не встретил, мутти. Что это ты выдумала? Какие выстрелы?
Мать. Избалованная девушка! Я же ей велела — не пропустить тебя. Видимо, играет где-нибудь с детыми. И она тебе ничего не сказала?
Франц. Мутти, я требую объяснений.
Мать. Разве ты ничего не знаешь? Я думала, что тебе это уже известно!
Франц. Мутти, ты меня пугаешь!
Мать. Тебе нужно будет выбежать из наших ворот и забежать в соседний двор. В нем есть сквозной выход. Я постою у окна…
Франц. Мутти!!
Мать. Я тогда была еще молодой девушкой, Франц. Как мне хотелось свергнуть кайзера. Я видела себя мученицей на эшафоте. А оберст сидел у теплого камина и не снимал шинели…
Франц (бежит в соседнюю комнату и возвращается), Мутти, у вас кто-то был?! Мои вещи разбросаны! Скорее говори мне, мутти!
Мать. Я всю жизнь мечтала, чтобы ты был революционером. Я верила, что ты пойдешь в меня, а не в отца. И вот теперь я чувствую эту боль — да, ты стал революционером. Ты знаешь, что это очень больно, — я не думала что будет так сжиматься сердце.
