В больницу пробегают Венгер и милиционер.
Милли. Но я была бы с вами, Франц.
Франц. А смерть, Милли?
Милли. Я боюсь только лотереи. Вы вытащите другой номер, не меня.
Франц (прижимает). Чего же вы гневаетесь, Милли?
Милли (отодвигается). Вы не взяли меня с собой. Я хотела быть немецкой девушкой.
Франц. Вы и так немецкая девушка. Поцелуйте меня — мне уже нужно идти на собрание.
Милли (заставляет себя говорить спокойно). Так вот она — ваша любовь?! Собрание, дела. Лотерея?!
Франц. Вы смешная, Милли. Я — инженер, я — мужчина. Я не могу объяснять вам свои дела. Вы не поймете их… Что вы мне ответите, если я вам скажу, что честность может выглядеть в степи, как преступление?
Милли (встает, громко). Ваши дела меня не касаются! Я оставляю их вам! Я — смешная? А вы недостойны немецкой девушки. Вы — трус! Вы бежали от меля, потому что совершили какой-то непристойный поступок! Прочь! Я вас не знаю!
Франц вскочил на ноги. Протянул руку к Милли, но она замахала руками.
Франц (оторопев). Подождите… Минуточку… Я же люблю вас, Милли…
Милли. Прочь от меня!
Франц медленно отходит, Милли падает на скамью и начинает плакать.
Милли (сквозь слезы). Бы еще меня не знаете, Я вас застрелю и не заплачу…
Плачет. Из больницы выходит взволнованная Венгер.
Венгер. Вот тебе и на! Чего это вы плачете?
Милли. Нихт любит… Лотерея…
Венгер. Ну и леший с ним! Пошли со мной. Успокойтесь.
Милли. Нихт понимат…
Венгер. Дьявол ему в печенки, вот что! Пошли со мной. Никогда я не поверю, чтобы две женщины да не поняли друг друга. Да еще и в наших таки делах.
Милли (плачет), Нихт понимат.
Венгер. Ничего, поймете. Я вот была у нос гели моей Майки. Жар. Температура, плачет, бедная. Узнала меня и начала жаловаться. Такая беспомощная, доверчивая. Верите, даже заплакать хотелось. Пошли.
Милли поднялась. Пошли. Дальнейший разговор — в движении.
Венгер. Моя Майка — необыкновенный ребенок. Когда я прихожу, бывало, с работы, она садится ко мне на руки и рассказывает новости. Язык у нее, конечно, детский.
Милли (жалобно). Нихт понимат.
Венгер. Я ее тоже не совсем понимаю. Отец — тот лучше ее знает. Он больше бывает с нею. Нужно вот не затянуть собрание и снова к ней побежать.
Милли. Нихт понимат.
VII СЦЕНА
Церковь-столовая. Людей уже собралось порядочно. Входят Седой и Гвардия. Продолжают разговор.
Гвардия.…города всегда будут городами. Никто не собирается их разрушать.
Подходят к директору и председателю завкома.
Седой. Я не говорю, что диктатура пролетариата разрушит города. Мне подумалось вот: сколько есть дармоедов в наших городах. Живут и… живут… И ни к какому классу, говорят себе, не принадлежат. Потом я подумал, что много наших городов развалится и погибнет. Красота!
