Мукуш закашлялся, закрутился на месте, всем своим видом показывая, что не может произнести ни слова; потом взглянул на дядю Муртуза и счел за лучшее заговорить:
— Заболел я, Абталаб, детьми твоими клянусь, заболел! Мочи нет… Десять дней уже еле ноги таскаю… Работать-то надо… А грудь ну просто разрывается!
При этих словах в груди у Мукуша что-то страшно захрипело. Дядя Абталаб умолк. На минуту и я поверил в то, что Мукуш заболел, но дядю Муртуза не так-то легко было провести.
— Брешет он все, Абталаб. — Дядя Муртуз с ненавистью взглянул на Мукуша и сердито заерзал на подоконнике. — Каждое его слово — брехня! Каждое дело — обман! Фрукты в саду воровал — сходило. Фальшивую бумагу за бычка выправил — опять прошло. Думаешь, и теперь удастся нас облапошить? Заболел, говоришь? Трехпудовый мешок тащить не болен, а на фронт идти занемог? Мешок удобрений украл ночью из массива! — Дядя Муртуз обернулся к Абталабу. — Люди видели.
— Невжели? — с бесконечным удивлением по-русски спросил председатель сельсовета и начал увещевать Мукуша.
…Неизвестно, сколько продолжался бы этот разговор, но, видимо, дяде Муртузу надоело — он подошел к Мукушу, сорвал с него одеяло и отбросил в сторону.
Председатель сельсовета недовольно, поморщился, да и сам дядя Муртуз, наверное, пожалел о своем поступке, — Мукуш лежал на кровати в чем мать родила. Правда, он нисколько не смутился. Натянул одеяло, сел и, уже не кашляя, спокойно спросил:
— А чего это ты меня, Муртуз, в солдаты провожаешь? Сам-то не больно туда стремишься.
— Я?! — дядя Муртуз грозно рванулся к Мукушу. — Я не Гитлера здесь поджидаю! Я государству каждый год пять тонн коконов даю! Тысячу килограммов шерсти! Вагоны зерна на фронт гоню! Нужно будет, и я пойду на фронт! Только сначала я тебя туда отправлю, потому что без меня вы, кулачье недобитое, живьем колхоз сожрете!
— Сам ты его живьем жрешь!
Дядя Муртуз ничего не ответил, только потемнел с лица. Сцепив за спиной руки, он прошелся по комнате, сорвал с распустившейся в горшке розы лепесток, пожевал его и выплюнул прямо в лицо Мукушу.
— Ладно! Все! Не одумаешься до завтра — уполномоченного пришлю. К ослиному хвосту привяжем — и волоком в военкомат! Пойдем, Абталаб, нечего с ним болтать!
Они вышли на крышу, покачали головами, глядя на тетю, хлопотавшую возле самовара, и медленно спустились по лестнице. Мукуш вытащил из-под подушки штаны, рубаху, оделся и подошел к окну.
— Надо же… — бормотал он, глядя вслед уходящим. — И этого ублюдка мой отец своим хлебом выкормил!..
