В кабинете первого секретаря принимал Ляхин, — Крутых еще не вернулся из командировки.
Разговаривать с Иваном Якимовичем Рогожеву не хотелось: второй секретарь обычно избегал самостоятельных решений. Отделывался общими фразами, обещаниями подумать и чуть не о каждом пустяке советовался с первым секретарем. Но теперь, показавшись Ляхину, уходить было неудобно.
Слушая Рогожева, Иван Якимович сосредоточенно постукивал по столу торцом наборного мундштука, потом долго и внимательно разглядывал его, словно боялся, что пластмасса могла треснуть. Поморщившись и сокрушенно покачав головой, как будто углядел-таки трещину, сказал:
— Н-нда, неприятно. Представляешь, какая история, а?
Павел пододвинул к себе пепельницу и, закурив, ждал, что скажет второй секретарь дальше. Но Ляхин, забыв о хрупкости мундштука, снова начал выстукивать стол — думал.
— Понимаете, нельзя до суда доводить! — устал ждать Рогожев.
Иван Якимович взглянул на него, как смотрят на чудаков, надоедающих повторением всем известных истин.
— Это ж главное, чтобы до суда не доводить. А то коммунист, уважаемый человек — и под суд! Некрасиво получится.
— Главное не в этом, — не согласился Рогожев. — Главное в человеке.
— Ну, а я тебе о чем? На виду всегда был, поддерживали его. Позор!
— Кажется, вы меня не хотите попять, Иван Якимыч, — нахмурился Рогожев. — Я совсем о другом говорю. О том, что Бурмакин — главное.
— Бурмакин? — удивился Ляхин, но тотчас вспомнил. — Ах да, Бурмакин! Действительно, Бурмакин еще… А, черт!
— Как бы характер на всю жизнь не сломать парию, Иван Якимыч.
Ляхин прекратил наконец выстукивать стол.
— Хм… И что ты предлагаешь? Конкретно?
— Нужно, чтобы Канюков в партийном порядке ответил за свой поступок. А если понял, что натворил, — пусть хоть поговорит с Бурмакиным. Нельзя, чтобы парень перестал верить в людей…
Ляхин понимающе прищурился.
— Значит, покончить дело мирным путем? Высокие договаривающиеся стороны? Ну что ж, правильно.
— Опять вы не о том, Иван Якимыч…
Ляхин не позволил ему закончить. Встал, оправляя под офицерским ремнем темно-синюю гимнастерку, кивнул.
— Ясно, Рогожев. У тебя все?
— Все… — Павел пожал плечами.
— Ну, хорошо, что зашел. Правильно поступил.
Пожав пухлую ладонь, Ивана Якимовича, парторг двинулся к двери.
Стрелки часов подвигались к трем — Рогожеву пора было заступать на смену.
А Иван Якимович, когда дверь за Павлом затворилась, почему-то вдруг обратил внимание на то, что к косяку она примыкает неплотно, и неожиданно для себя сказал:
