Разумеется, неверно утверждение УСЭ, что "Вапліте" стремилась "оторвать Украину от Советской России". Хвылевый, исходя из националистических концепций, действительно отделял путь развития украинской культуры от культуры русской, но политического отрыва украинского государства от Союза Советских Республик даже Хвылевый не "провозглашал", и вообще об этом речи не было. Но очень возможно, что кое-кто — из ориентировавшихся на ошибочные позиции "Вапліте" и, в частности, на лозунги Хвылевого, приобретавшие политическое звучание, — мог, понятно, лелеять и такие антисоветские мечты. Так вот — несут за это ответственность ваплитовцы или не несут?
Думаю, что "Вапліте" в целом — как организация — ответственна даже и за такой неожиданный эффект, если она могла спровоцировать его своими ошибочными политическими позициями.
Однако, осуждая политическую роль "Вапліте" в истории нашей литературы, не следует так решительно противопоставлять ей ВУСПП, ибо и в позициях ВУСППа тоже было немало ошибочного, и эффект от вуспповского "напостовства" в широкой общественной жизни, как это зафиксировано в постановлениях ЦК партии, был тоже отнюдь не положительным.
Теперь я могу ответить и на вопрос, обращенный ко мне лично, — почему я не вошел в "Вапліте" сразу, в день ее основания.
В воспоминаниях о Блакитном я уже говорил: я не вошел в "Вапліте" тогда, когда "Вапліте" организовывалась и меня пришли звать и уговаривать Яловый с Досвитным потому, что были на стороне Блакитного в тогдашней литературной "трехсторонней" распре Блакитный — Хвылевый — Пилипенко ("массовизм — олимпийство — червона просвіта"). Само собой разумеется, каждый из этих трех терминов той эпохи — "массовизм", "олимпийство", "червона просвіта" — теперь приходится брать в кавычки и объяснять. Я объясню позднее, когда должен буду остановиться подробнее на взглядах Хвылевого, который, хотя и был, собственно, автором этой "тройственной" терминологии, однако никогда, даже в пылу спора с Блакитным, не ставил знака равенства между "массовизмом", проповедуемым Блакитным, и "червоной просвітой", осуществляемой на практике Пилипенко. А звать меня на учредительное собрание "Вапліте" и уговаривать приходил не сам Хвылевый, а его "мушкетеры" (так мы называли Ялового и Досвитного), потому что с Хвылевым отношения у меня были тогда "неопределенные": я вышел из группы "Урбиной, поспорив с Хвылевым, — он не признавал "сюжетности" и "фабульной насыщенности" в прозе, за которые стоял тогда я, — именно поэтому Хвылевый не включил в альманах "Кварталы" мой рассказ. Характерно, что, продолжая оставаться внешне в приятельских отношениях с Хвылевым, я никогда больше не дискутировал с ним ни на какие темы и чисто "по-мальчишески" подчеркивал свою от него "независимость" тем, что не дарил ему своих книг с авторской надписью, что непременно делали в то время все — и друзья, и недруги Хвылевого. Мы шли с ним как-то вместе, возвращались с катка с коньками под мышкой, и вдруг Хвылевый сказал мне:
