При второй встрече… парню-котовцу оставалось только пришлепнуть фиолетовый штамп на сценарии Тютюнника (Юртыка) — "съемки разрешаются", а мы с Плеским поставили под этим свои подписи. И живой персонаж "Фальшивой Мельпомены" ушел восвояси.
Между прочим, что касается "живых" персонажей "Фальшивой Мельпомены", то мне вспоминается еще один случай. Еще одна встреча с читателем. Если это, конечно, можно назвать "встречей с читателем". Потому что "встреча" эта произошла на судебном процессе и "читатель" сидел на скамье подсудимых.
Шел процесс СВУ. Допрашивали обвиняемого Ефремова — вдохновителя и организатора новой модификации националистического подполья. Собственно, допрос уже был закончен — подсудимый публично признал, что целью его деятельности был отрыв Украины от других советских республик, уничтожение Советской власти на Украине и создание "самостийной" Украины под эгидой иноземных империалистических хозяев. Председатель суда спросил: как же сейчас оценивает добродий Ефремов положение, в котором оказались заговорщики из СВУ?
Ефремов пожал плечами и произнес с горькой иронией над собой:
— Что ж, мы оказались в положении персонажей "Фальшивой Мельпомены"…
Выходит, и роман "Фальшивая Мельпомена" — при всех своих недостатках и огрехах — был написан не зря и доказал это неоднократно.
О "Вапліте" я могу вспомнить, и очень много: ведь это было время моего самого активного в пору юности творческого роста, и совсем мало: "Вапліте" существовала немногим больше двух лет, а я вступил в организацию на второй год ее существования.
Но много ли вспоминать, мало ли — перед каждым бывшим ваплитовцем, думается мне, реально встанут… целых три концепции "Вапліте", и среди них надо найти истину.
Какие же это концепции?
Первая: как мы сами, ваплитовцы, представляли себе "Вільну Академію пролетарскої літератури" ("Вапліте"), когда создавали ее, были ее членами и защищали от нападок ВУСППа, от псевдоортодокса ль ного критиканства, в то же время отбиваясь и от справедливой партийной критики.
Вторая: как те же самые мы, ваплитовцы, стали расценивать ту же самую "Вапліте" позднее, после ее ликвидации, — под влиянием партийной критики того времени?
И третья: как же расценивать это литературное объединение сейчас.
Что касается меня (ведь я не случайно и не для "саморекламы" называю эту главу моих записок "Вапліте" и я"), то мне надлежит ответить еще на два вопроса, адресованных мне лично:
