На цветастых кошмах, постеленных под тальником и ивами между домом Атабек-аги и речным берегом, расположились аксакалы. Неторопливо пили чай, неторопливо вели степенную беседу, но нет-нет да и поглядывали украдкой в ту сторону, откуда должен был появиться паланкин с невестой.
Мальчишки, те взобрались на высокий плешивый бархан, чтобы с его лысой макушки первыми увидать торжественное шествие и, сообщив о нем, получить положенную награду за добрую весть. По своей непоседливости они затевали различные игры, но ушки держали на макушке — глаз с дороги не спускали.
Гиджакист Кёр-бахши[3], который и в самом деле был слеп, услаждал слух и сердце стариков приятной песней, которая, казалось, взмывала к прозрачной, чистой, непорочной голубизне неба, высокого и прекрасного, как сама жизнь, и замирала где-то в белых песках Каракумов, за взблесками светло-желтой амударьинской воды.
Туркменчилик[4] предписывает жениху скромно держаться в сторонке. С одной стороны, это демонстрация уважения к тем старшим, кто пришел поздравить жениха с важным событием в жизни, разделить его радость; это же, с другой стороны, как бы показывает вполне естественное смущение человека перед большим таинством, его благовоспитанность и сдержанность.
Поэтому Керим уединился с несколькими из своих сверстников в одной из кибиток. Он старался держаться свободно, ел, пил чай, слушал, что говорят товарищи, и даже отшучивался, но сердце тарахтело так, что во всей кибитке, казалось, только его и слышно. И руки обрели какую-то странную суетливость, не знали, где место найти, и во рту постоянно пересыхало, чай не помогал, и сидеть было неудобно. Невольно вздрагивал всякий раз, когда в дверь просовывалась голова мальчика, сообщавшего, что паланкин еще не прибыл. Наконец не выдержал:
— Надоел ты со своим «не прибыл»! Убирайся! Сообщишь, когда будет что сообщить!
Мальчик, ожидавший пряника или хотя бы доброго слова за то, что постоянно держит жениха в курсе событий, насупился, поковырял пальцем в носу и беззвучно выскользнул наружу, присоединился к тем, которые обсели бархан. С утра все они были в свежевыстиранных белых рубашках. Однако солнце припекало вовсю, несмотря на ранний час: мальчишки поочередно — чтобы не просмотреть паланкин с с невестой — бегали окунаться в реку, и рубашки их постепенно теряли свой праздничный вид.
Вдруг наблюдатели встрепенулись, — вдали показался всадник, а за ним виднелся покачивающийся на спине верблюдицы паланкин.
