Керим с удовольствием вспоминал родные края, обстоятельно отвечал Гусельникову на все вопросы: шакалы вообще людей боятся, близко к ним не подходят, разве что кур да дыни воруют; змеи людей не кусают, они живут в таких местах, где людей нет, а при встрече уступают Дорогу, змея существо безобидное, не то что фашист; «Джейхун» — название старое, так реку за ее своенравный норов прозвали «Бешеная», значит, то и дело русло меняет…
— Атабеков, как небо? — Это голос командира в переговорном устройстве.
— Все в порядке, товарищ командир! — рапортует Керим.
— Смотри внимательней. С нами истребителей нет, прикрывать некому.
— Смотрю.
— Скоро линия фронта, штурман?
— Скоро, командир. Пройдем во-он тот полог облаков — увидим.
— Как настроение, Абдулла?
— Нормальное настроение, командир… Гляди вниз.
Облачная пелена внизу поредела, стала рваться, показалась линия фронта. Отсюда, с высоты, ничего страшного или просто впечатляющего, и дула орудий торчат — будто спички, воткнутые ребятишками в бороздки на огороде. Если бы оно было так на самом деле!
Штурман озабоченно вглядывается в расстилающийся перед глазами рельеф, делает пометки на карте. Он на три года старше Керима по возрасту, но держится так, словно старше на все десять лет. Высокий, худой, губы тонкие, поджатые, будто все время что-то на уме держит. Он туркмен, но родом из Казани, куда отец переехал из Ставрополя. Отец — жестянщик первой руки, великий мастер по всяким переносным печуркам, чайникам, тазам и прочему жестяному хозяйству. Его изделия пользовались хорошим спросом на рынке, он и сына ладился к своему рукомеслу пристроить — хлебное. Да Абдулла не захотел — его небо манило, сумел, когда на действительную взяли, на курсы военных штурманов попасть. Сестре Розии фотографии слал — бравый парень в форме летчика, даже улыбнуться пытается. Но улыбка у Абдуллы почему-то не получалась, в отца пошел, за них обоих Розия улыбалась — и губки у нее розовым бантиком были, не в ниточку, как у брата и отца, и личико круглое, и фигурка — хоть на обложку спортивного приложения к журналу «Огонек» или на плакат — «Готов к труду и обороне». Она не питала особого пристрастия к деньгам, как старый Сабир или Абдулла, безделушками не увлекалась, хотя и загорались глаза, когда брат дарил какую-либо ерундовину — серьги там или колечко. Отец до этого не снисходил, он копейку берег и детей наставлял в той же вере.
Руки пилота — как продолжение штурвала, ноги в меховых унтах ощущают малейшее движение педали. Думать почти не надо — движения автоматические, как и должны быть у хорошего пилота, а Гусельников пилот не из худших. Еще в школе он учился, попалась в руки книга, написанная Николаем Бодровым, «Хочу быть летчиком». Он прочитал ее — и заболел небом. С тех пор, кроме спорта и авиации, его не интересовало ничего. Он записался в авиакружок. Сперва это были модели самолетов, потом прыжки с парашютной вышки, потом полеты на учебном игрушечном самолетике и, наконец, военное авиационное училище. Здесь и застала его война. Программу в училище сократили, выпуск был досрочным, курсантов аттестовали недоученными, но летчиков не хватало позарез, как, впрочем, и самолетов. Тот же «СБ», за штурвал которого пришлось сесть, еще в Испании показал себя и тихоходным и уязвимым, но лучших пока не было.
