В Москве, протрезвев, я не знал, как быть дальше: Павел почему-то оказался именно у меня. Моя жена от этого не была в восторге и сказала, что если бы она была в Туапсе со мной, ничего подобного бы не случилось. Это вне всяких сомнений, но ей на работе не дали отпуск.
Наш 14-летний сын смотрел на Павла, как на диковинку.
Выгнать Павла мы не могли, не звери же. Я носился по знакомым и пытался пристроить Павла на какую-нибудь работу, где дают комнату или койко место в общежитии, но, оказалось, что Павел работать не намерен, так как должен спасать Россию и у него миссия. Я даже показал Павла творческим людям. Песни хвалили, но заняться продвижением никто не брался. Павел наотрез отказался переодеться в гражданскую, нормальную одежду. Где-то он был даже прав. В обычной одежде Павел смотрелся как-то жалко и даже убого.
У Павла оказался свой райдер, требования к быту: продукты он приветствовал только отечественные и внимательно изучал этикетки. Даже от литовского сыра наотрез отказался, заявив, что так должен поступать каждый патриот.
Однажды я застал Павла за интересным занятием: он стоял перед зеркалом и строил всякие гримасы. Услышав за спиной мой смешок, Павел обернулся, посмотрел неодобрительно и сказал, что репетирует речь перед депутатами.
Прогостил у нас Павел два месяца. На этом терпение моей жены кончилось. Мы купили Павлу билет до Туапсе и проводили с почестями.
Судьба столкнула нас через 10 лет в Москве. Я встретил Павла на банкете по поводу юбилея одного депутата из опозиции. Павел важно разгуливал между столами, узнав меня, обрадовался, но не нашей встрече, а тому, что может утереть мне нос:
— А ты мне чёрную работу подыскивал! Я теперь помощник депутата, новый чин получил в объединении казаков-патриотов, служебную квартиру мне выделили. Теперь я спасу Россию!
А лет через пять я встретил Павла в переходе, он пел под гитару, а перед ним лежал ящичек для денег. Заметив меня, Павел отвернулся. Я бросил в ящик тысячу рублей и не стал задерживаться, так как понимал, что ничем не смогу ему помочь.
Лёшка ненавидел подруг своей жены. До свадьбы он говорил:
— Ничего! Распишемся, заживём семейной жизнью и подруги сами сольются. Но этого не случилось. Его Варька постоянно висела на телефоне, переписывалась со своими, как она говорила, девчонками. Лёшка ощущал от этого общения дискомфорт. Он чувствовал, что жена рассказывает подругам подробности их интимной жизни, жалуется на материальные трудности, обсуждает слабости и «косяки» мужа. Когда Катя, Вика и Юля приходили в гости, Лёшке казалось, что они смотрят на него как-то насмешливо. Очень хотелось вскрыть Варькину переписку, но воспитание не позволяло.
