— Понятно. А я хорошо получаю. Только вот жене моей все мало: все больше и больше надо. Я и так последний раз пришел ну чуть подшофе и прямо пачку денег ей за грудь затолкал. Постоянно кричит.
Он снова отхлебнул пива, вздохнул и произнес:
— Все равно люблю ее, — потом добавил, — но дочку больше. Прямо вот такая вот…
Он зашевелил пальцами «крабом» перед лицом, прямо в направлении бутылки пива.
Лева откинулся на диване:
— А как зовут тебя?
— Степа.
— Лева.
— Ну, будем знакомы, — слушай, ты прости, не предложил сразу, может, пива будешь? У меня есть еще.
— Да нет, спасибо. Завтра на работу.
— Ну, смотри, если что, не стесняйся.
Степан снова выпил, посмотрел на остатки в бутылке и поставил ее на стол.
— В жизни всем доволен. Умею делать все, зарабатываю хорошо, люблю жену и дочку.
Лева смотрел на него и не мог понять: он так пытается получше свою жизнь выставить или действительно так счастлив? С чего бы, спрашивается?
Не банкир, не инвестор, наследства нет, миллионов, соответственно, тоже. Профессии, как таковой, не имеется. Интересов в жизни, по всей видимости, особенных не имеется. Чего он от нее, вообще, хочет?
Может они, там, все на позитиве? — задавался себе вопросом Лева. — Паша, вон, на работе, русский, но родом из Украины. Тоже отличается какой-то оптимистичностью. И всегда. Может довольно тонко пошутить.
Как-то Лева, возле кофе-машины, в ожидании пока она сготовит ему чашку напитка, впал во внутренние рассуждения.
— Чего, — грустишь? — с улыбкой появился Паша.
— Да, я вот, думаю, чем мы на работе занимаемся, какой от нас толк? — начал Лева с позиции осмысления их профессиональной деятельности.
— Ну, какой от тебя толк? — засмеялся Паша, — приходишь на работу только кофе переводить и мебель портить.
Имея в виду, что Лева еще и наносит дополнительный износ рабочему месту, ерзая на нем круглые сутки.
Вот и сейчас, по телефону, парень нет-нет, отбрасывал подобного рода шуточки. Откуда они взялись?
В детстве, Лева любил Валентина Катаева, и ему очень нравились описания Одессы, моря, людей. Казалось, все они, словно частью солнцем созданы, — такое жизнелюбие проглядывало, несмотря на описываемые смутные времена. В институте ему полюбился Бабель. Там, уже, люди были характеров и нравов более суровых. Но, все равно, это самое жизнелюбие было как сердцевиной их сущности. Но, подобное чувство юмора, как у Паши и этого парня, из книг, от авторов у Левы не отложилось. Может, это наследие, уже, позднесоветского времени?
