— Психует немец, никак не угомонится, — сказал Джаиани.
— Откуда он бьет? — удивился я. — Мне казалось, что вы почти в тылу.
— А где же, конечно, в тылу. Можно даже сказать — на курорте. Одно слово — Крым. Только вот этот псих мешает загорать. Не пойму: нарочно его немцы оставили в горах, или у него связь со своими прервалась и он до сих пор не знает, что тут все уже кончилось… Вот и палит, пока снаряды есть.
— Надо бы его найти.
— Найдем. Сейчас некогда — егерей по всему лесу разыскиваем. Не успели убежать, вот и прячутся по норам. Среди них есть такие — живьем не возьмешь. Вчера мы троих товарищей потеряли. Вот вам и крымский курорт, дорогой писатель. А ты чего ложку бросил? Ешь! — вдруг прикрикнул он на своего земляка. Я и сам обратил внимание — лишь только ударила пушка, Кашия медленно положил на стол ложку и весь обратился в слух. И тогда я понял: тоска у него от страха. Только страх, один только страх убивает в глазах человека божью искру.
Кашия вздохнул и тихо сказал:
— Не хочу больше, наелся.
— Знаю я твое «не хочу»! — возразил Джаиани. — Бери свою ложку, пока я не рассердился.
Кашия и не шелохнулся.
— Может, ты хочешь, чтобы я осрамил тебя перед товарищем писателем? — с улыбкой спросил его Джаиани: — Не хочешь? Тогда ешь. И не верти головой! Пойми, наконец, золотко мое, на войне все время стреляют, и если ты будешь при каждом выстреле терять аппетит, голод тебя раньше пули прикончит. Поверь мне — я тебе святое слово говорю. Ты помрешь — тебе все равно будет, а как я потом в Кутаиси перед твоим отцом отчитаюсь. Что я ему скажу? — Мамия развел руками. — Ваш первенец Бичико Кашия погиб на поле брани голодной смертью. Так, что ли?
— А ты уверен, что вернешься в Кутаиси? — грустно усмехнулся Кашия.
— Не знаю — мы на войне… но ты запомни, Бичико: меня только пуля возьмет. А она, дорогой землячок, может найти меня, а может и не найти. Зато тебя непременно болезнь твоя доконает… Если, конечно, я тебя не вылечу.
А «лечил» Мамия своего земляка лекарством горьким, но, пожалуй, самым верным. Закроет глаза и приказывает Кашия:
— Пройдешь туда и обратно, мимо меня, но чтобы я шагов твоих не слышал. Услышу — выстрелю…
Или такое придумает:
— Заройся, братец, в эту листву и замри. Наступит кто-нибудь на тебя ногой, не шевелись. Пусть думает, что на бревно наступил.
— Я же тебе не бревно, — возмущался Кашия. — Отстань от меня, ради бога.
— Не отстану, — отвечал Мамия. И продолжал «лечить» своего незадачливого пациента. Полезет сам в бурную, горную речку в поисках брода, и бедного Кашия за собой потянет в ледяной поток.
