«Отец», — по вздоху узнала Гогола. Она почему-то на цыпочках подошла к марани и увидела: старик рубил свою любимую липу. В темноте белела глубокая зарубка на стволе дерева.
…Двадцать лет назад, когда переселенцам из Имеретии отводили участки под застройку, эта многолетняя липа оказалась на усадьбе Манучара Угрехелидзе. От радости он дважды поцеловал землемера, потом обхватил руками дерево, прижался щекой к шершавой коре и сказал:
— Хорошее дерево нашло хорошего человека.
Все обретало особый вкус под этой липой: и собранный на скорую руку ужин с друзьями, и немногословный разговор с женой, и послеобеденный сон, и даже такое не мужское дело, как перематывание запутанных клубков пряжи в наказание за грехи.
Под этой липой Манучару и думалось как-то лучше. На вечерней заре усаживался он, бывало, на горбатый вылезший из-под земли корень, смыкал усталые руки на затылке и начинал распутывать своим умом пути-дорожки этого радостного и горестного мира. Отсюда, с этого горбатого корня, земля казалась более красивой, сработанной на славу, добротно и прочно.
Так что же вложило в его руки топор в эту темную ночь, чтобы сгубить цветущее, полное жизненных соков дерево?
— Зачем ты это делаешь? — спросила Гогола.
— Она затеняет полдвора. Под ней ничего не вырастет, — тихо ответил Манучар.
— А что должно здесь расти? Трава растет, и слава богу.
— Кукурузу хочу посеять.
— Здесь, перед домом?
— А что мне делать? Сложить руки и ждать манны небесной?
— Что ты, отец… Чохели знает, что у нас в этом году недород. Помогут…
— Послушай, Гогола, — Манучар подошел к дочери. Девушка почувствовала запах вина. — Пока нашим председателем Кривой Мито, не видать нам сдобного теста.
— Что скажут соседи, отец?
— Соседи… — Манучар вздохнул, и снова неприятный винный запах заставил девушку поморщиться. — Разве не знают соседи, что нынче весной Манучар Угрехелидзе выменял в заречном селе новую лезгинскую бурку на мешок кукурузы? Пять лет, как война кончилась, а в нашем колхозе не собрали ни одного доброго урожая. Пшеницу распределяют по зернышку.
— А я думала, что мой отец ничего на свете не боится, что он с любой бедой справится.
— Иди в дом, доченька, поспи немного, скоро рассвет, — сказал Манучар.
Гогола слышала, как он поплевал на ладони и взялся за топор.
«Меня стыдится, потому и отсылает. И перед соседями ему стыдно. Вот и выбрал безлунную ночь, чтобы срубить липу», — подумала Гогола и молча пошла к дому.
Но заснуть Гогола так и не смогла.
