– Пожалуй, нет, – сказал Убер. Он помолчал. – Твое здоровье, Кривой. Автоответчик Бога, надо же… скажешь тоже.
4. Нэнни
Палатка, утро, заботы, плохие новости. Убер посмотрел на Нэнни, та поняла, изменилась в лице. Потом собралась. «Сильная женщина».
– Мика, сбегай за водой, – сказала Нэнни. – Давай, вот тебе бутылка. Только осторожней.
Она дала ей пластиковую бутылку. Девочка повернулась, посмотрела на Убера и убежала.
Убер оглядел палатку, задержал взгляд на разложенных мотках ниток. Спицы, какой-то древний, пожелтевший чертеж. Или выкройка? «Бурда моден», прочитал Убер. Надо же. Сорок лет назад отпечатали этот журнал. Чего только на свете не бывает. Он повернулся. Нэнни стояла посреди палатки, потерянная и злая, в руках у нее было черное платье.
– Мне жаль. Ваша дочь погибла… – сказал он, но его тут же перебили:
– Мика мне не внучка!
Убер помедлил, почесал затылок. В некоторых вопросах нельзя быть слишком осторожным. Вернее, любой осторожности будет мало.
– Я думал… – начал он. – Мне жаль, – снова сказал он.
Нэнни переложила платье с одной руки на другую. Потом бросила его на койку. Для Мики великовато, подумал Убер. А для Нэнни – слишком длинное. Тогда чье оно? Убер помедлил. «Ты знаешь ответ».
– Мы… я… – заговорила Нэнни, осеклась.
Она замолчала, затем подняла голову и посмотрела на Убера в упор.
– Это ее платье. Я его сшила.
Убер переступил с ноги на ногу. Он хотел что-то сказать, но вдруг обнаружил, что его обычное остроумие куда-то делось.
Ее платье. Платье Марты. Мамы Мики.
– Больше она никуда его не наденет, – сказала Нэнни.
– Ч-черт, – сказал Убер. Вскинулся, сдержался, снова сел. Невыносимо.
Нэнни замолчала. Затем повернулась к Уберу, ткнула острым пальцем в грудь.
– Послушайте, как вас зовут? – начала она резким, высоким голосом. – Убер? Какое-то нечеловеческое имя.
– Над-человеческое, – сказал Убер. Он не хотел шутить, не время. Но вот проклятая привычка острить в любой момент…
– Так вот, Эдуард, – сказала Нэнни.
Убер хмыкнул. Открыл рот, чтобы поправить ее, но посмотрел на Нэнни и – передумал.
Нэнни вспыхнула:
– И нечего тут хмыкать! Расхмыкался он тут… Я правду говорю!
Убер помолчал.
– Я весь внимание, Фарида Дани… простите, Наталья Васильевна, – сказал он серьезно. – Весь внимание. Поверьте.
Нэнни заговорила – сначала с подозрением, что над ней издеваются, затем все больше распаляясь:
– Так слушай, лысый! Ее мать – мы с ней едва знакомы. Мы с ней едва знакомы, – повторила она, покачала головой. – Она попросила меня посидеть с девочкой, с Микой. Сказала: не успеете вы, теть Наташа, оглянуться, как я уже вернусь. Одна нога здесь, другая… – Нэнни оборвала себя, затем сказала очень серьезно: – И вот теперь я оглядываюсь уже тысячу раз, я потеряла число раз, когда оглядывалась – а ее все нет.
