А теперь…
Снимает напудренный парик, подходит к фортепьяно и берет с его крышки старый халат и шаль, которые снял, когда перенес нас в восемнадцатый век. Эту одежду он надевает поверх своего придворного платья. Мы опять в 1823 году.
…прежде чем я расскажу вам, что было дальше, как мне ответил Господь и отозвалась на мое предложение Констанция, и о чудовищных событиях, которые затем последовали, разрешите мне прерваться. Мочевой пузырь, этот человеческий придаток, еще не мучает вас, теней грядущего, как меня. Я же, хоть едва живой, являюсь постоянной его жертвой. Остался ровно час до рассвета, чтобы расквитаться и с ним и с собой. Когда я вернусь, я расскажу вам о войне, которую повел против Бога в схватке с его любимцем, с избранным им Существом — Моцартом, по имени Амадей. В борьбе же этой, само собой разумеется, Божьего избранника пришлось уничтожить.
Он кланяется публике со злобной хитростью во взоре, хватает со стола пирожное, жадно его жует и удаляется. Партитуры лежат, разбросанные по полу.
В зале зажигается свет.
Конец первого действия.
1. Салон Сальери.
Свет в зале гаснет, когда появляется САЛЬЕРИ.
Сальери. Вы слышите их? Дворовые кошки душу отводят. Орут что-то ─ ну, прямо из Россини. Кошки, видно, пришли в не меньший упадок, чем композиторы. Вот, Доменико Скарлатти имел кота ─ всем котам на удивление! Говорят, он бродил по клавишам и мог подобрать приемлемую тему для фуги. Но это был испанский кот эпохи Просвещения! Он с уважением относился к контрапункту. Сегодня же кошки отдают предпочтенье колоратурам. Как, впрочем, и нынешняя публика.
Идет на авансцену и обращается к зрителям.
Вот и настал последний час моей жизни. Я хочу, чтобы вы поняли меня. Я не ищу снисхождения. Не в этом дело. Я бы хорошим человеком. Никак не хуже других. А что пользы? Добродетель не могла сотворить из меня великого композитора… Ну, а Моцарт? Где его добродетели? Пламя искусства не горит ради них.
Пауза.
В ту страшную ночь, когда я увидел партитуры Моцарта, жизнь моя обрела зловещий смысл и исполнилась нескончаемым волнением. Я решился помешать Богу проявить себя в одном из прекраснейших его творений. У меня было для этого средство. Дабы явить себя на земле, Богу нужен был Моцарт. А в повседневной жизни сочинитель нуждался во мне, чтоб из моих рук получать жизненные блага. Борьбу предстояло вести не на жизнь, а на смерть. И Моцарт стал нашим полем боя.
Пауза.
Я сразу понял — коварнее Бога врага не сыщешь! Но в этой борьбе — обратите внимание — я в то же время имел редкое удовольствие препятствовать своему самому ненавистному сопернику. Интересно, кто из вас устоял бы перед таким искушением?
