Она сказала — это оригиналы… Черновые, единственные наброски его сочинений. Но они совсем чистые, без единой помарки!
Он смотрит на публику, отрываясь от нот.
Музыка тотчас прерывается.
(Зрителям) Это казалось странным… И тут в голову пришла ошеломляющая догадка! Очевидно, Моцарт просто записывает музыку…
Он опять смотрит в ноты, и снова тихо звучит кончерто для скрипки и альта.
…прямо из головы! В уже законченном, совершенном виде! Кому еще такое дано?!
Отрывается от рукописи. Музыка стихает.
Убери хоть одну ноту — музыка исчезнет. Измени одну фразу — здание рухнет.
Он возобновляет чтение, и музыка звучит опять — блистательная фраза из медленной части концерта для флейты и арфы.
И здесь опять… но в огромном множестве — те же звуки, что я раньше слышал в библиотеке. Дробные гармонические ряды! Сверкающие коллизии, вызывающие восторг, граничащие с агонией!
Отрывается от нот. Музыка перестает звучать.
Было совершенно ясно, что Серенада — не случайная удача!
Сначала тихо, потом все громче мы слышим гремящие раскаты, напоминающие шум морского прибоя.
Сквозь решетку этих аккуратно выведенных нот я увидел — Абсолютное Совершенство!
Из этого громоподобного нарастающего рева все сильнее и сильнее выделяется сопрано, исполняющее тему Кирие[52] из Литургии /мессы/ до минор. Шум, мешавший слушать, вдруг стихает, и мы слышим неожиданно чистый и ясный голос, и по мере того, как он становиться все яснее и отчетливей, свет на сцене нарастает, становиться ярким, затем ослепительным. Под влиянием этого света и потока музыки САЛЬЕРИ поднимается, а сопрано теперь поет в полную силу в сопровождении хора, переходя на фортиссимо, раскрывая мощную кульминацию всего произведения. Это самое громкое звучание музыки в спектакле.
САЛЬЕРИ идет к нам навстречу, спотыкаясь. Держа в руках рукописи, как человек, захваченный врасплох бушующим, неукротимым морем. Наконец, где-то внизу вступают барабаны. САЛЬЕРИ роняет папку с нотами и падает без сознания. Музыка взрывается, и звучит долгий, рваный, повторяющийся эхом гул, символизирующий некое жуткое разрушение. Этот звук повисает над распростертой фигурой в угрожающем звучании и перестает быть музыкой. Затем угасает.
Освещение сцены уменьшается. Длинная пауза.
САЛЬЕРИ лежит без движений — его голова зарылась в ноты. Часы бьют девять, и он зашевелился. Медленно поднимает голову, смотрит вверх. И теперь, сначала тихо, он обращается к своему Богу.
Capisco![53] Я теперь знаю свою судьбу. Теперь впервые я ощутил опустошенность, как Адам — наготу свою первородную.
