Мысль эта пришла в голову не мне одному. Все ребята думали так и просили только об одном - не забывать о них на вершине славы. Так, еще ничего не умея, я уже почувствовал себя артистом.
Но недолго продолжалось счастье. Пришлось вкусить зависть и недоброжелательство. Виною была моя проклятая щербатость. Однажды я вышел к доске и произнес:
- Корабль одинокий нешется, нешется на вшех парушах...
- Не сметь коверкать великий русский язык! - заорала учительница. Тебе в лесной школе надо учиться, коробки клеить!
- Но я же жнаю штихотворение! - выкрикнул я, чувствуя горячие удары в висках.
Бледно-розовые губки учительницы вытянулись, чтобы произнести привычное "урод" или же "ублюдок", но я опередил ее, объявив с торжествующим злорадством:
- А меня ждешь шкоро шовшем не будет! Меня ушыновят!
- Усы-но-вя-а-а-т?! - тоненько воскликнула учительница и, как укушенная, сорвалась со стула. - Ах, усы-но-вя-а-а-т?
Робость, присущая совсем молодому и неопытному воспитателю, все-таки остановила ее, не дала избить меня по-настоящему, как это делали, например, физкультурник Горохов и завуч Гнущенко. Учительница вцепилась мне в плечи острыми, как у ведьмы, коготками, к стала трясти, гнусаво выпевая: "Усы-но-вя-ат? Усы-но-вя-ат?!" Класс с восторгом наблюдал экзекуцию. Наконец я не вытерпел и крикнул:
- Дура!
- Ах ты паршивый, мерзкий урод! Да ты не то что на семью, ты на жизнь не имеешь права!
Меня как будто хлестнули ремнем по сердцу: "Не имеешь права!" Как же это? Почему?! Не помня себя от бешенства, я зажмурился, оскалился и издал дикий вопль, особенно рассмешивший всех. Класс взорвался криками ликования, а учительский прихвостень Бережков взвыл:
- Ну вылитая свинья Гаргара!
Все подхватили:
- Похвиснев - свинья!
- Гаргара ты наша, хрюкни!
Сжав кулаки, я бросился на Бережкова:
- Убью, пашкуда!
Вспыхнула зверская детдомовская драка. Учительница вскочила на стул и заголосила:
- Де-фек-тивные-е! Мазурики чертовы! Урки потенциальные-е!
Били меня крепко и даже, кажется, ногами, но я не сдавался. Спасибо Котьке - он догадался опрокинуть на дерущихся парту. К тому времени я уже потерял сознание.
...Провал. Мрак, словно под крылом птицы. Она несет меня, слепого и беспомощного, неизвестно куда. Я сплю, зарывшись в птичий пух, и слышу во сне флейту...
...И только что землю родную завидит во мраке ночном, опять его сердце трепещет... и очи пылают огнем...
Из больницы я уже не вернулся в детдом - Дзанни усыновил меня.
