Астахов подошел к Виктору:
— Напрасно пишешь. Она не поймет. Там сейчас танцы, музыка, новые мальчики…
Виктор резко дернул плечом и, не оборачиваясь, проворчал:
— Уйди, пожалуйста!
— Эх, хоть бы пива кружку! Верно, Федя?
Михеев поднял голову, усмехнулся уголком губ и, вздохнув, с еще большим усердием продолжал пилить. Курсанты прислушались к разговору. Кое-кто засмеялся, видя, как тяжело вздохнул Михеев.
— Федя, друг, — не унимался Астахов, обращаясь к Федору, — ты своим напильником только тоску наводишь. А ну, топни ножкой! Повесели этих мальчиков, а то сбегут…
Федор оживился:
— Так, под сухую?
Астахов подхватил Михеева под руку, оба прошлись «кренделем» по комнате и запели, притопывая:
Эх, топнула я,
Да не, топнула я,
Съела бульбы два горшка,
Да не лопнула я.
Хлопнула резко дверь. Вошедший рослый мужчина с улыбкой посмотрел на Николая с Федором, которые шмыгнули в темный угол, затем, не спеша, прошел в глубину комнаты.
— Не возражаю. Начало приличное… Ну, здравствуйте, товарищи. Будем знакомы. Начальник клуба Фомин.
Курсанты, вытянувшись по-военному, ответили еще неумело, нестройно.
— Садитесь, поговорим.
Он быстро оглядел комнату, на минуту задержал взгляд на недокуренной папиросе, валявшейся на полу, но, ничего не сказав, стал задавать вопросы: кто? откуда? чем занимались до аэроклуба? Видимо, ответы ему нравились, он часто улыбался, одобрительно кивая головой.
Куракин, воспользовавшись паузой, как бы между прочим спросил:
— Вы, вероятно, дадите нам возможность побыстрее «понюхать» воздух там, на высоте?
Фомин внимательно посмотрел на него и, усмехнувшись, ответил:
— Я вас сначала познакомлю с запахом классной комнаты, затем попробуете запах бензина на земле, а уж тогда и летать. Ну так как же насчет самодеятельности? Есть среди вас музыканты? — спросил он, переменив разговор.
— Есть у нас тут, — ответил Корнеев, указывая на Астахова, — прирожденный музыкант. Играет на всех инструментах. Он и в авиацию пошел потому, что думает — самолет тоже что-то вроде трубы.
Астахов незаметно показал ему кулак.
— Авиация тоже искусство, может быть, не менее сложное, чем музыка, — серьезно заметил Фомин. — Во всяком случае требует большой любви к себе и очень большого трудолюбия. Завтра комсомольское собрание, избирайте комитет и решайте, что будете делать в свободное время. Смотреть в окна и скучать — занятие не для будущих летчиков, — добавил он более строго и направился к двери.
Первым молчание нарушил Куракин.
