Витя, может быть, ничего и не ответил бы на эту грубость, но курсант, которого проверял начлет, был хорошим и грамотным курсантом, и если допустил в воздухе ошибки, то причиной мог быть и сам начлет. И Витя с горячностью возразил:
— Не могу согласиться с вами, товарищ начлет. Этот курсант через год или два будет летать получше нас.
Сказал и сразу же пожалел об этом: лицо Сенникова вдруг позеленело, глаза недобро сверкнули, и он сквозь зубы нехорошо выругался.
На следующий день Корнеев получил выговор в приказе за нарушение дисциплины.
Астахов испытывал двойственное чувство к Сенникову. До сих пор все старые летчики казались ему прекрасными людьми. Образцом был Фомин, о котором он не мог забыть. В Сенникове он хотел найти что-либо похожее на Фомина, но в конце концов понял, что этот человек совсем иной. Если он еще уважал начлета за отличную технику пилотирования, то очевидная несправедливость Сенникова к людям вызывала неприязнь к нему, особенно после того, как Николай услышал слова, сказанные начлетом инструктору Петроченко:
— Чем больше узнаю эту зеленую молодежь, тем больше презираю.
Отношения Астахова с начлетом не могли оставаться неопределенными после случая с Гавриловым. Николай решил во что бы то ни стало выпустить в самостоятельный полет курсанта Гаврилова, отказавшись отчислить его как неспособного. Он знал, что начлет ему этого не простит. Астахов продолжал летать с Гавриловым, готовя его наравне со всеми курсантами своей группы к самостоятельному вылету. К его удивлению, Сенников больше не спрашивал о Гаврилове.
На следующий день после объявления взыскания Корнееву Сенников пригласил Астахова и еще нескольких инструкторов к себе на квартиру, на ужин по случаю своего дня рождения. Астахов сказал об этом своему другу. Виктор нахмурился.
— И ты согласился? — спросил он.
Астахов помялся и развел руками.
— Представь себе, да! И знаешь почему? Уж очень мне любопытно, что он за человек. Неужели он и дома такой, как на службе?
Виктор был возмущен.
— Впрочем, как хочешь, потом расскажешь. Но прежде я должен рассказать тебе то, что я видел вчера, — и, понизив голос, продолжал: — Я летал с курсантом. Он далеко ушел от аэродрома, увлекшись пилотажем. Я не мешал: думаю, сам сообразит. И вдруг с высоты тысячи метров вижу внизу самолет, почти на бреющем. Приглядевшись, я заметил, что он делает срыв в штопор. Ты понимаешь: на такой высоте! И не один раз. С аэродрома самолета не видно — далеко. Курсанты еще самостоятельно не летают, значит кто-то из инструкторов. После посадки я пытался узнать, кто летал, но самолеты уже все были на земле, поэтому сейчас можно только догадываться.
