Астахов извинился и направился к выходу, несмотря на настойчивые тайные сигналы Виктора.
Не торопясь, он пошел в общежитие. На душе его было спокойно. Он мог бы еще побродить по парку, но, вспомнив, как одиноко сейчас Федору, решил побыть с ним.
Поздно вечером вернулся Виктор, затем Степан. Куракин быстро разделся и лег. Виктор подсел к Николаю. В комнате было шумно: кто-то рассказывал содержание нового кинофильма, играли в домино. Михеев вывесил оформленную им стенную газету и с удовольствием прислушивался к замечаниям по поводу карикатур. Виктор рассказывал Николаю:
— Не могу я знакомиться с девчатами. В парке как-то было весело, а когда вышли и остались вдвоем, все мысли из головы вылетели. Она молчит, и я молчу. Чертовски неудобно. Наконец я набрался духу, говорю: «У вас всегда такая хорошая погода?» — «А у вас всегда такая плохая память?» — отвечает она, и тут же я вспомнил: еще на площадке я спрашивал ее об этом. Даже удрать захотелось. Спасибо, кошка дорогу перебежала. До самого дома говорили, что удачи не будет. Так и разошлись.
— Почему Степан хмурый?
— Кто его знает? Сначала, когда мы еще шли вместе, Таня в ответ на что-то сказала ему: «Чтобы быть нахальным, не нужно ума». Мне здорово это понравилось.
— Ну, а дальше что?
Виктор пожал плечами:
— Девчата живут в разных местах. Мы разошлись, к сожалению…
— Он провожал ее?
— Конечно.
Астахов вдруг почувствовал смутное, неосознанное еще беспокойство. Вспомнился образ светловолосой девушки, ее строгое, задумчивое лицо и глаза… Он невольно посмотрел на Куракина: Степан лежал с открытыми глазами.
«Красивый парень, — подумал Астахов, — в таких девчата быстро влюбляются», а вслух сказал:
— Девушки ничего особенного, обычные.
* * *
Комиссия из преподавателей и инструкторов-летчиков готовилась к приему зачетов непосредственно на аэродроме. Курсанты волновались и оснований для этого у них более чем достаточно. В кабине самолета, в воздухе нужно сохранить спокойствие: оно нужно и человеку и самолету. Волнение, которое на земле может показаться ничтожным, в воздухе приведет к ошибкам в технике пилотирования, на посадке — к грубым ударам колесами о землю. Вот и попробуй равнодушно относиться к зачетам, если знаешь, что допусти оплошность и вместо права работать инструктором-летчиком получишь лишь звание пилота запаса. Малоутешительная перспектива.
Волновались и инструкторы, пожалуй не меньше, чем курсанты. Если и был человек, сохранявший, по крайней мере, внешне спокойствие и уверенность, так это начальник аэроклуба Фомин. Он летал с каждым курсантом, ровным баском после полета подробно разбирал причины замеченных ошибок, поддерживал в летчиках уверенность. Подготовку к полетам Фомин провел блестяще, и в день зачета перед комиссией, сидящей за столом на аэродроме, курсанты уверенно производили комплексы фигур сложного пилотажа. Десятки пар глаз возбужденно следили за взлетающим очередным самолетом и за курсантом, который после посадки, с покрасневшими от перегрузок в воздухе глазами, шагал к столу, чтобы доложить о выполнении задания. От стола, за которым сидела комиссия, он возвращался уже летчиком. Это было видно по походке.
