Глинок слушал её невнимательно. Раздраженный, сбитый с толку, он ничего не ответил.
В саду возле кухни жужжали пчелы, кружившие вокруг красных бобовых соцветий, да шуршали на ветру ивовые листья.
— Ну, что ж. — сказал он наконец. — Сегодня вечером я отправлюсь к Стоящему Человеку.
Помолчав, она сказала мягким и уступающим голосом:
— Отправляйся лучше утром, до первого света. Я так делаю каждое утро, когда отношу Отцу еду и воду. Ясеню это известно. Как-то, много лет назад, он тоже пришёл и наблюдал за мной. Потом рассмеялся и ушёл. Но в этот раз его точно не будет, они ложатся спать совсем поздно. Поэтому лучше утром.
Поначалу Глинок отказывался, но поразмыслив, уступил и сказал:
— Тогда я переночую сегодня здесь.
Сестра кивнула и направилась к дому.
Было темно. Туман скрывал поля, почти не поднимаясь выше уровня пояса. В руке Травинки в такт шагам раскачивался фонарь. Он реял над туманом, превращая его косматое тело то в пену, то в снег, а если туман поднимался выше — нырял в него, как в дымное облако. Глинок говорил, что свет не нужен, но она, ответив: «Лучше поступить так, как я делаю всегда», взяла светильник из рога и меди и зажгла в нём свечу. Теперь она без остановок и колебаний шла впереди. Брат шёл следом и иногда спотыкался, останавливался, пытался отыскать опору на неверной полевой земле. Вот огонёк фонаря впереди направился куда-то вниз, и он едва ли не ощупью последовал за ним. Они пришли в крохотную долину, прямо к стоячему камню.
— Погаси. — прошептал он.
Она задула свечу. На мгновение туман вокруг скрылся в темноте, но потом проявился, светлея. Небо и сам воздух тоже посветлели. Ни звука, только где-то у береговых обрывов билось море.
Сестра остановилась чуть в стороне от камня, брат подошёл почти вплотную. Они простояли так достаточно долго, и, наконец, сестра тихо сказала:
— Скоро рассветёт.
Через несколько мгновений она услышала его тихий голос. От звучания слов волосы у неё на голове зашевелились, по телу пробежала дрожь. Обхватив себя за плечи, она всем существом своим внимала заклинанию, неудержимо желая, чтобы оно подействовало и разрушило каменные узы. Губы её едва слышно шептали: «Отец, Отец, Отец».
Густая предрассветная мгла заполнила долину, по-прежнему скрывая всё вокруг.
Глинок заговорил громче. Внезапно в звук его голоса ворвался глубокий, низкий стон. Воздух задрожал, зарябил, рассекаемый волнами темноты. Раздался треск и грохот расходящегося камня, и всё стихло.
