— Вы не горюйте. Мне кажется, что это поправимо.
— Серьезно?
— Как нельзя больше… Маленькая прогулка внутрь страны, где нет ни пароходов, ни дорог, — и вы опять придете в норму.
Старик насупился еще сильнее.
— Средство известное, — пробормотал он, стараясь не встречаться с глазами дочери, стоявшей со мной рядом. — Да только и думать мне о нем нельзя…
— Я не узнаю вас, Педро! Какая вас муха укусила?.. Неужто вы не помните нашего разговора о территории Сан-Блас?
— Не вспоминайте, дон Родриго!.. Я слушать не могу!
— Но если вы забыли…
— Да не забыл я, помню!.. А только нельзя мне теперь ехать.
— Час от часу не легче! Что вас, параличом разбило, ослепли вы или оглохли?
— Тогда бы не обидно было. «Нельзя» не то, что «не могу»…
— За чем же дело стало? Что вам теперь мешает?
— А то, что умерла моя жена…
— Пять лет тому назад, я знаю.
— И поручила мне Анниту, — продолжал, не слушая его, старик. — Нельзя же мне ее оставить!
— С ней будет брат.
— Пачеко — вертопрах, мальчишка… Ему бы только «индейку общипывать» да на tertullas бегать. В кого он такой вышел — ей-ей, не знаю!..[5]
— Да, батюшка, — вмешалась вдруг Аннита. — С ним я ни за что здесь не останусь!.. Или меня с собой берите, или отказывайтесь наотрез!
Еле сдерживая смех, я обернулся, чтобы посмотреть на Суареса, и широко раскрыл глаза от изумления…
Убийственная, на мой взгляд, фраза произвела на него совершенно неожиданный эффект.
Он сразу просветлел, лукаво улыбнулся и, подойдя к девушке, преувеличенно низко поклонился.
— Благодарю вас, сеньорита! Вы разрешаете наш спор… Конечно, это единственно доступный для нас выход… Вам предоставляется свободный выбор, Педро: остаться дома и умереть от ожирения, или присоединиться вместе с вашей дочерью к отряду.
— Ты хочешь ехать? — воскликнул оцепеневший от изумления старик.
— Хочу! — ответила Аннита, закусывая губки, и так посмотрела на Родриго, что если бы взгляд обладал свойством умерщвлять, то мой приятель наверное бы распростился с жизнью.
— Не понимаю, — ведь ты всегда поддерживала мать, когда она меня упрекала за долгие отлучки из Колона.
— Тогда я была девочкой, теперь я взрослая и хочу ехать.
— Но как же так? Ты женщина…
— Мой пол здесь не при чем!
— Не пол, а твои юбки! Воображаю тебя в них где-либо в зарослях или в болоте!..
— Я могу быть в мужском костюме.
Против этого довода у Педро не оказалось возражений.
— Ну, если так, — решил он, разводя руками, — то делать нечего. Я соглашаюсь.
— Великолепно! — воскликнул Суарес. — Наконец-то мы выбрались из тупика! Теперь остаются подробности, с которыми мы живо сладим… Выступление назначено на послезавтра.
