Миша заскучалъ было, но, на его счастье, скоро выпала ему, совершенно неожиданно, болѣе прибыльная работа, чѣмъ щипаніе концовъ. Одинъ изъ мальчиковъ, лазавшихъ подъ "кареты", заболѣлъ, и Мишу поставили на его мѣсто.
— Смотри, проворнѣе вылѣзай вонъ, а не то — я тебя, — пригрозилъ ему прядильщикъ.
Миша слазилъ разъ, слазилъ два, слазилъ три, и услышалъ похвалу: подмастерье назвалъ его "молодцомъ". Миша полѣзъ въ четвертый, мысленно рѣшая въ умѣ, что хотя эта работа веселѣе, но все-таки "пустяшная", какъ вдругъ кто-то сильно ударилъ его по затылку, такъ что онъ не вылѣзъ, а вылетѣлъ изъ-подъ кареты.
— Чего ты дерешься? — жалобно обратился онъ къ прядильщику, думая, что онъ— его обидчикъ.
Тотъ остановилъ карету и покатился со смѣху.
— Такъ, такъ, братецъ; поругай ее хорошенько, а нѣтъ, такъ и самь дай ей сдачи, — говорилъ онъ, хохоча и показывая пальцемъ на прядильную машину. — Она обидчица; она вашего брата не долюбливаетъ… Она вамъ потачки не даетъ…
Около прядильщика собралось нѣсколько человѣкъ, которые, узнавъ въ чемъ дѣло, тоже расхохотались: очень ужъ разсмѣшило ихъ обиженное восклицаніе Миши: "чего ты дерешься?" Мальчуганъ стоялъ, искоса поглядывая на "обидчицу", и усердно потиралъ затылокъ, на которомъ уже вскочила большая шишка.
Около мѣсяца прошло благополучно. Миша уже не называлъ свою работу "пустяшной" и находилъ, что хотя лазить все-таки веселѣе, чѣмъ лежать на брюхѣ, но зато еще утомительнѣе. Съ утра — еще ничего; а къ вечеру просто хоть плачь; ноги не двигаются, руки не въ состояніи смахнуть, какъ слѣдуетъ, пыль… А тутъ еще того и гляди, она опять треснетъ, а нѣтъ — попадетъ въ ухо отъ прядильщика, который безпрестанно кричитъ: "Чище обметай, чище"…
Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ Миша совсѣмъ выбился изъ силъ и не успѣлъ во-время отдернуть руку отъ страшной "обидчицы". Она захватила ее своими безчисленными ремнями и колесами и сдавила. Отчаянный дѣтскій крикъ пронесся по фабрикѣ и замеръ… Разомъ остановились всѣ машины, точно испуганныя озорствомъ своей товарки надъ бѣднымъ ребенкомъ. Къ мѣсту происшествія сбѣжались фабричные, прибѣжалъ даже самъ мастеръ. Мишу вытащили безъ чувствъ. Явился фельдшеръ, осмотрѣлъ руку и объявилъ, что "пустяки". Оказалось, что у мальчугана оторвало одинъ мизинецъ, повредило безыменный палецъ и содрало мѣстами кожу съ руки вплоть до плеча. Но на фабрикѣ это считалось пустяшнымъ поврежденіемъ, такъ какъ зачастую бывали гораздо болѣе ужасные случаи
