Я вовсе не собирался искать следы "Америкэн перпетум мобиле", они сами находили меня.
Стоило мне отоспаться после кросса по американским степям и выйти на улицу, как ко мне подошел дед Василий, ветеран из соседнего подъезда.
- Слышь, Сережа, дело у меня к тебе на 28 тысяч. - Дед был прямой, поэтому говорил все сразу. - Ты ж знаешь, я под Киевом легко ранен был. Как раз тогда Ватутина убили. Теперь с этого ранения мне еще какие-то льготы получаются, инвалидность определяется. Оно, ведь, ранение-то по молодости лет, может, и легким было, а теперь я еле ногу волочу. В нынешнее время лишняя льгота никому не помешает. Да я бы плюнул на нее, кабы раньше знал, но всякую документацию уже собрал. Там надо было показания свидетелей, потому как легкие ранения не регистрировали. Уж на следующий день могли снова на передовую послать. А у нас зенитчиков какая передовая? Перевязали и можешь снова голову задирать.
Если б по танкам молотить не пришлось, то и не ранили бы.
- Так что надо, дед Василий?
- Ну вот я и говорю: показания свидетелей собрал, еще кто живые остались нашел, ну а теперь, говорят, у нотариуса заверять надо. И здесь уж ветеранам никаких скидок: плати юристу 28 тысяч за печать и подпись. А откуда у меня такие деньги? Пенсия-то, сам знаешь... Дак если ты спец по американским компаниям, говорят, каки-то субстанции скупал, так, может, и моя союзникам сгодится.
- Все! Все, дед Василий! Закрыли мы эту лавочку! - так хотелось закричать, но зачем об этом знать старику?
Быстрее забудет. В кармане я нашел несколько десятитысячных и три из них протянул старику: - Это тебе, дед Василий, гуманитарная помощь. Я вот только встретить тебя никак не мог, передать. Да тут еще в командировку съездить пришлось.
- Куда? - старик в знак благодарности проявил интерес.
- В Америку.
- Ну и как?
- Америка- она и в Африке Америка.- И пошел поскорее, опустив лицо.
Лену я дома не застал и долго сидел на подоконнике в подъезде. Она вернулась под вечер и ни о чем не спрашивала. Больше рассказывала о себе. О своей работе в другой школе. Кормила меня пирожками с картошкой и поила чаем. Честное слово, мне тогда захотелось сидеть на этой маленькой кухонке до конца жизни и слушать ее.
Только какая-то незавершенность в душе мешала этому временному успокоению.
Несколько дней я прожил у Лены и даже не заходил домой. Дней пять я хотел предложить ей выйти за меня замуж, но непривычная тревога на душе останавливала меня. Такого чувства столь длительное время я не испытывал никогда. Порой я готов был биться сам с собой об заклад, что за мной кто-то неотступно следит, дышит в спину, и с этим дыханием в мое сознание проникает тревога, мнительное и болезненное беспокойство. С каждым днем ощущения эти обострялись, превращая меня в сжатую -пружину.
