Я был глубоко оскорблен невниманием подчиненных, притом не просто подчиненных, а людей, являющихся моими непосредственными помощниками, ядром редакции. Я хотел было сделать всем троим замечания, да вовремя сдержался и приступил к анализу газетных материалов за последний месяц. От критики недостатков я энергично перешел к мерам по улучшению уровня газетных публикаций. Речь моя была взволнованна, как песнь молодого ашуга, почти ритмична, все больше и больше распаляясь, я договорился до того, что предложил изменить название газеты. Карандаш, которым Галич рисовал свои домики, упал под стол. Галич полез за ним. Я продолжал говорить. Вылезая из-под стола, Галич приподнял его своей широкой массивной спиной и едва не опрокинул, но Варисов, подоспев ему на помощь, удержал стол. Галич вылез из-под стола красный, взъерошенный и сразу же снова стал рисовать на своем листе, но теперь уже не дома, а косой дождь, лужи…
„Ничего, рисуй, рисуй, — подумал я, — я вас со временем всех призову к порядку!“
В конце своей программы я призвал Варисова, Галича и Муслимат Атаевну к новым творческим взлетам. „Дерзать, главное дерзать! Каждый номер газеты должен звучать как поэма!“ — закончил я свою получасовую речь.
При последних моих словах лицо Муслимат Атаевны осветила робкая, радостная улыбка. „Наконец я достучался до ее души, — удовлетворенно подумал я садясь, — все-таки моя речь не оставила ее равнодушной“. Взглянул в окно и увидел, что продовольственный магазин открылся.
В общем, я был доволен летучкой, вернее, собой на летучке. „Я поведу их по новому курсу“, — говорил я себе, шагая вечером по черным улочкам Балъюрта к двоюродной тетке, у которой временно остановился. Во всяком случае я думал, что временно, на месяц в худшем случае, а там мне дадут квартиру.
На другой день утром ко мне в кабинет зашел Галич.
— Вчера вы тут в передовой „жители города“ исправили на „трудящиеся города“, а это словосочетание есть чуть ниже. Тавтология получается, Может, оставим прежний вариант?
Он был прав, но я усмотрел в его словах завуалированное возражение мне, как руководителю, и заметил, как можно ироничнее, стараясь глядеть твердым взглядом в веселые голубые глаза Галича, на его круглое, румяное и еще совсем молодое лицо:
— Молитва от повторения не стареет.
— Вам с горы виднее, — с улыбкой сказал Галич и, забрав полосу, вышел из кабинета.
„Ишь, остряк нашелся!“ — хотел я крикнуть ему вслед.
А в общем, Галич мне нравился. Познакомившись со всеми работниками редакции, я понял, что Галич — единственный человек, о котором можно сказать, что он мне ровня. Галичу двадцать шесть лет, три года тому назад он окончил факультет журналистики Московского университета, к нам в республику приехал по распределению. Уже прошло три года, а он вроде и не думает уезжать, хотя родом откуда-то с Западной Украины или из Белоруссии.
