— Но пшеницу же сеем, — сказал Казбек, желая подзадорить отца.
— На наших землях хорошо растет кукуруза. Люди испокон веков научились ее выращивать, мы привыкли к кукурузной муке, кукуруза всегда кормила нас и могла бы еще кормить. — Отец помолчал. — Было время — стали называть её королевой полей, потом забыли королеву… Получается, как у юноши, который увлекся девушкой, клялся ей в верности, превозносил до небес, а потом встретил другую, из соседнего аула, воспылал новой любовью, а свою девушку, которую хорошо знал, которая была с ним из одного аула — забыл.
— Но кукурузу и теперь сеют, — возразил Казбек.
— Сеют… — отец с горечью покачал головой. — Как же, сеют, но для чего? На силос. Никто за ней не ухаживает. Взошла кукуруза, земля у нас хорошая, но все задыхается под солнцем — не поливают, не пропалывают. А через месяц скосят. Разве это дело? — Ирбайхан отставил в сторону сукара, проделал руками хорошо знакомое Казбеку с детства движение — будто умывал их, и произнес „алхамадуллах“ — это значило, что отец кончил есть. Вытянув ноги, Ирбайхан прислонился к стене веранды. — Кукуруза кормила нас, наших отцов, наших дедов… И вы, дети мои, выросли на кукурузе. А теперь она, видите ли, плоха стала. Грешно, аллах разгневается.
Ирбайхан долго еще говорил о кукурузе, и его слова звучали, как плач о безвременно погибшем друге.
Было что-то пронзительно печальное в этих мудрых словах повидавшего на своем веку человека.
Весь день Казбек находился под впечатлением этого разговора, многое вспоминалось ему…
Вспомнился второй класс: он ничего не понимал из объяснений учителя на уроках — обедал тогда он один раз в день, мать варила буламук[4], но это еда не сытная, уже через час снова хотелось есть. Недаром говорят в народе: буламук придает силы разве лишь для того, чтобы теленка с поляны домой пригнать. Однажды на переменке кто-то из мальчишек ел мичари. От мичари так пахло, что и тошнить перестало, но голова все кружилась, и Казбека злило, что одноклассник роняет крошки. И так ему хотелось подобрать их, но гордость не позволяла…
Какая радость охватывала весь дом, когда мать месила кукурузную муку. Значит, будет мичари, а от мичари долго остаешься сытым. О этот горячий, чуть подгоревший по краям мичари! Бывало, мать разломит его на куски, разложит на скатерти — каждому свой кусок, и запивают они мичари черным калмыцким чаем, в который иногда для сытности мать добавляла ложку топленого масла.
