Тем временем из соседней деревушки доносился шум боя: то реактивный снаряд грохнет, то застрочит пулемет с вертолета. Время от времени над самым домом разворачивалась «старая ведьма» или агитационная «дакота». И каждый раз, услышав стрельбу, старая Ут Ньо знала: огонь ведется по команде ее сына. Тревожась за него, она спрашивала:
— Это из чего стреляют, сестрица Тин?
Изболевшись душой, она с завистью посматривала на высокопоставленных гостей.
— Вы только гляньте на них, сестрица, — сказала она Тин, — эти люди тоже служат «национальному государству», а живут спокойненько, в свое удовольствие. Только он, бедняга… — и она досадливо щелкнула языком.
«Глянуть» тетушке Тин предлагалось прежде всего на двоих гостей, развалившихся в креслах. Первый — начальник полиции Ба, мужчина лет пятидесяти, темнокожий, с отвисшим, как у изваяний единорога, носом посреди широкого угловатого лица. На нем был полицейский мундир цвета хаки, Второй — депутат Фиен, ему вот-вот должно стукнуть шестьдесят, пузатый, с заплывшим жиром лицом, на котором едва виднелись щелочки вечно прищуренных глаз. Этот поклонник «народных традиций» щеголял в сшитой из легкого шелка баба́. Страж порядка о чем-то разглагольствовал во всеуслышание, законодатель внимал ему, степенно кивая головой. Эти двое вместе с капитаном Лонгом составляли «триумвират» подокруга.
Тетушка Тин знала подноготную всех троих. Начальник полиции — сущий изувер, убивал людей, тянул деньги с живого и с мертвого. Депутат — такой же душегуб и стяжатель, коварный и злобный. Но ей не все еще было понятно и ясно насчет третьего — капитана Лонга, сына сидевшей рядом с нею старой ее подруги.
Начальник полиции, зная, с каким нетерпением хозяйка ждет сына, перевалился через подлокотник своего кресла и, глядя на нее сверху вниз, сказал:
— Полно вам, тетушка Ут, волноваться нет ни малейшей причины. Сегодняшняя операция — просто предохранительная мера. Мы не войдем даже в соприкосновение с неприятелем. Да и такому смельчаку, как Лонг, все нипочем.
Тут он покосился на депутата: не раскусил ли тот его? Полицейский не любил капитана Лонга. Не то чтобы между ними случались конфликты или они не поделили какой-нибудь лакомый кусок. Нет, подспудное соперничество разгорелось как раз между ними обоими — полицейским и депутатом. Но в глазах начальства «шеф» полиции выглядел менее выгодно, чем капитан Лонг. Да и сам капитан постоянно выказывал ему свое пренебрежение. Будучи намного его моложе, капитан всегда обращался с ним чуть ли не как с подчиненным. И, это было уж совсем явно, колол ему глаза необразованностью его и невежеством. Впрочем, и депутат Фиен в глубине души относился к капитану куда благожелательней, чем к нему. Лонг, считал депутат, как бы там ни было, человек состоятельный, образованный. И потом, депутат ценил Лонга еще по одной причине, и она была поважнее прочих: им с капитаном нечего было делить; что же до славы и престижа — ко всему этому законодатель был совершенно равнодушен. Они, по глубочайшему убеждению депутата, суть лишь мимолетное благоухание, призрачный дым — вот они здесь, и уже их нет. То ощутимое и весомое, что навсегда остается с человеком, — вещи иного рода: это земля, имущество, деньги; их можно потреблять, пользоваться ими, от одного прикосновения к ним тебя пробирает блаженная дрожь. Но именно их и стремится перехватить у него начальник полиции. Рассуждая по справедливости, думает депутат, в «умиротворении» подокруга у капитана Лонга больше заслуг, чем у прочих, и он далеко пойдет. Депутат и сам не понимал почему, но временами он чувствовал, будто любит капитана, как своего внука. Вот и сейчас в словах утешения, с которыми он обратился к хозяйке дома, звучало искреннее сочувствие:
