Правда, он никак не ожидал меня здесь увидеть. Это даже становилось интересным. Нам Бо повел гостя в дом. Старый Хай поставил свой дом не на сваях, а на высоком земляном фундаменте. Топчан, на котором уселись гость и хозяева, прикрывал вход в убежище. Дом вовсе не был заброшенным, кругом — чистота, порядок, и убранство сохранилось, заведенное еще в годы Сопротивления.
Посередине стоял алтарь предков. На нем курились благовония. Повыше, на самом почетном месте, висел портрет дядюшки Хо[27], под ним справа и слева — в рамках за стеклом почетные грамоты и ордена. Еще ниже — фотография, на которой вместе с хозяйской семьей были сняты бойцы и партизаны.
— Вы, почтеннейший, тоже только что вернулись сюда? — спросил хозяина Чан Хоай Шон.
— Нет, я живу здесь с тех самых пор, как отец с матерью произвели меня на свет. Соседей обстоятельства вынудили переселиться, не смею их осуждать. Что до меня, честно скажу вам: останься у Фронта[28] лишь клочок земли величиной с ладонь, я обернулся бы «невидимкою», муравьем бы крохотным стал, вырыл себе норку на этом клочке и никуда б не ушел.
Лет Хаю было под шестьдесят, но бороду он не отпустил, всегда чисто выбрит, острижен под гребенку. Невысокий, ладно скроенный, славился он веселым своим нравом. Все что угодно мог обратить в шутку.
— Прошу, гости дорогие, — сказал он, — отведайте чаю.
Журналист Чан Хоай Шон, с любопытством осматривавший дом, поглядел на висевший под стеклом орден:
— Скажите, почтеннейший, чья это награда?
— Это орден младшей моей дочери.
— Здесь написано, почтеннейший, что орденом награждена Чан Тхи Май… Май это и есть Шау Линь? — В голосе журналиста чувствовалась осторожность.
— Где уж моей дочке равняться с Шау Линь.
— Ну а ваша дочь Май, почтеннейший, она целиком посвятила себя революции, или у нее есть дом, семья?
— Что ж, если вам интересно, расскажу.
Мы с Нам Бо, не ожидая, что беседа начнется с семейных историй Хая, переглянулись. Такой уж был нрав у старика: если не спросит никто, сам никогда не заговорит о своей дочке, но стоит кому полюбопытствовать — хоть мимоходом, — и он уж не в силах удержаться.
— О моей младшей дочке один товарищ из окружкома культуры хотел даже пьесу сочинить музыкальную. (Помню, именно с этой детали начал старый Хай свой рассказ, когда на радостях потчевал рыбой вернувшегося Нама. То была наша первая встреча со стариком.) Самой-то ей едва за двадцать перевалило, а уже дважды овдовела! В восемнадцать лет выдал я ее замуж за партизана из нашей общины. Ньи его звали. Года вместе не прожили, ни домом, ни потомством обзавестись не успели, как он погиб…
