Пришло время теста на профпригодность нашего пути отступления. После долгих споров, кто же должен стать подопытным, мы, в конце концов, решили спор на «камень, ножницы, бумаге». Мои ножницы пальцев сломались о каменный кулак шефа, и лезть пришлось именно мне. Впрочем, поборов страх быть погребённым в толще стен заживо, я вполне успешно спустился в подвал. Стояки водоснабжения оказались как нельзя кстати — за них было удобно цепляться, а отсутствие в них воды, в частности горячей, отсекало шанс получить ожоги. Из подвала оказалось несколько выходов. Один — цивилизованный, являющийся одновременно и входом. А остальные — через окошки, которые, конечно, казались узкими, но вполне годились для того, чтобы ретироваться. Раньше они были зарешёчены, однако, тонкие прутья давно сгнили и путь казался вполне свободен.
Я поднялся обратно в квартиру и доложил о результатах разведки. Моего компаньона они удовлетворили, остальным, похоже, было не до этого. Инъекция адреналина, что их организмы прописали сами себе, уже не действовала, и всё семейство Сувориных сидело понурое, в мыслях о безрадостном будущем.
Я же всегда старался не жалеть ни о чём. А особенно, не жалеть о содеянном. Вот и сейчас, макая корку пресного хлеба в жижу от мясной консервы, жалел лишь о том, что мне не удалось прихватить с собой еды. А вот Сергей оказался прозорливее. Как выяснилось, он уже два года, как возил с собой в багажнике «тревожный чемоданчик» с определённым набором различных необходимостей. Как он сам объяснил, раскрывая свою маленькую тайну — он давно знал, что день, подобный этому, когда-нибудь наступит и придётся бежать со всех ног, точнее — мчать на всех парах своего старенького, но надёжного «Кадиллака».
Ели мы молча. Темы для разговора, казались какими-то неуместными, сколько бы я не перебирал их у себя в голове.
— Игорь, — Сергей, наконец, нарушил почти полную тишину, чуть смазанную лишь звуками пережёвывания пищи, — можно без всяких высокопарностей — зачем ты это сделал?
Тишина стала полной. Все перестали жевать и уставились на меня. Я чувствовал себя, как актёр театра, напрочь забывший текст.
— Не знаю, — признался вполне честно, — просто, так получилось…
— А если подробнее? — не отставал Сергей. — Из-за неё? — кивнул он на Лизу.
— Мам? — уставился на мать Лёша.
— Да, нет, — лишь махнул я рукой. — Не только… Не знаю я, короче. Просто, всё как-то опостылело… Когда увидел, как цинично ломают саму психику детей… Это же дети! Понимаешь? Во мне что-то щёлкнуло. Я больше не смог смотреть на всё это — на то, во что, с нашего молчаливого согласия, превратили наш мир. Это край, это мрак…
