— Нам сказали — вы всё здесь знаете. Если вдруг вы его увидите или кто-то увидит — пусть скажет, что его сын ищет, — подхватывает Сергей.
— Это я, — бью себя в грудь кулаком, — понимаете?
— Понимаю, — кивает продавец с совершенно безмятежным видом. — Это всё?
— Всё, — отвечает за нас обоих Сергей.
— Тогда — «гуд бай», — машет ручкой антикварщик и мы не солоно хлебавши покидаем его закуток.
После, мой шеф заглянул ещё в два места, примерно с тем же разговором. Но в эти разы я оставался в коридоре. Мне почему-то стало нехорошо. Может это алкоголь давал о себе знать, а может, я просто понимал, что это другой мир, в котором и я и Сергей — просто пришельцы. Мы не свои и никогда своими не станем. С нами общаются до тех пор, пока мы можем представлять интерес для взаимовыгодного сотрудничества. После — никому не будем не нужны. В принципе, всё так же, как и везде. Просто тут ярче краски и сама жизнь, наверное, тоже. А может, так просто кажется… Может, со временем, и здесь всё потускнеет. Станет таким же пресным, как и в нашем цивилизованном городе. Изгои — такие же люди. Такие же сгнившие изнутри, как и мы все. Просто им не нашлось места в нашем обществе. Оно отрыгнуло их, словно несвежую пищу или слишком дешёвую выпивку, как то, что отравляет организм и ведёт его к смерти. Отрыгнуло, как и моего отца…
Последующее наше передвижение по нелегальному рынку не вызывало у меня никаких эмоций. Все его прелести будто бы ускользали от моего внимания. Было лишь потребление — то, чем нас загнали в наши клетки в цивилизованном обществе, заставляя поклоняться новым Богам нового мира — супер- и гипермаркетам. Ведь именно они в двадцать первом веке стали решать кто выше, а кто в самом низу. В чьей корзине окажутся товары из элитных отделов с космическими ценниками — тот на Олимпе. Тот, чей удел вечный экономкласс — о того не стыдно вытирать ноги, по определению. Всех научили поклоняться богатству и стремиться к нему, выбиваясь из последних сил. Не к достатку, а именно к роскоши. Не к необходимому, а чрезмерному. Чувство меры и сдержанности встало один ряд с несостоятельностью и неспособностью желать лучшего. И дело тут не во вкусе. Дело вообще не в нас… Мы только инструмент. Просто домашний скот, который по-прежнему думает, что это не так…
Выйдя из дома, в котором располагается оплот торговли, находящийся за гранью законов нового мира, я не захотел сразу ехать в город. Нежилая окраина хоть и вызывает отвращение у тех, кто привык городскому к гулу и суете — мне она нравится. Здесь, кажется, сам воздух наполнен чем-то небывалым. Тем, что отделяет нашу жизнь друг от друга. Жизнь тех, кто зовётся гражданами, платит налоги, гробит свою жизнь на то, чтобы продержаться за свою кормушку как можно дольше, дабы потом пойти и забрать из бронированных, но таких завлекательных прилавков, отведённое ему по закону третьесортное съедобное дерьмо и тех, кто считается угрозой нашего общества, стоящего на грани полного развала. Тех, кто никогда не сможет вернуться в города, разве что, отплатив за своё вероломство исправительными работами, с которых, конечно же, не вернётся уже никогда.
