Сказка об уроде | страница 80
Она вскрыла коробку и достала одно лезвие. Острый чёрный край блеснул маслом. Вероника почему-то ощупала его подушечкой пальца, будто сомневаясь, что лезвие достаточно наточено. На белой коже набухла алая капелька.
— Приступим, — сказала она и поднесла бритву к левой руке. Сначала она планировала перерезать артерию на бедре, так как в этом случае с её парализованной нижней частью боли не было бы вообще. Но она не нашла в Сети внятную инструкцию на этот случай, поэтому в итоге решила остановиться на перерезании вен на руках — старый добрый, испытанный многими поколениями способ. Хотя она и читала, что не такой эстетичный, каким его рисуют в воображении самоубийцы — например, кишечник мог опорожниться сам собой в миг смерти, — но Веронику эстетика сейчас волновала меньше всего.
Сине-зелёная прожилка на запястье запульсировала чаще, как будто испугалась уготованной ей участи. Лезвие нависло над ней, едва касаясь. Вероника закусила губу и посмотрела вокруг. Стены, обложенные кафелем, наклонились над ней, и её охватила клаустрофобия.
Я ещё могу всё отменить.
Мысль показалась почти соблазнительной — ровно до того мгновения, пока она не вспомнила свои бессонные ночи, когда перед внутренним взором представала одна и та же картина: она клюёт дрожащий зелёный комок в груди Инны, и вся эта зелень вдруг взрывается — легко, как воздушный шарик, проткнутый иглой; она ещё не понимает, что натворила, и смотрит, как растворяется в беспросветной мгле зелёное сияние, и обрываются тонкие линии, которые отходят от клубка; и лишь когда она замечает, что пульсирующий огонь внутри Макса тоже безвозвратно гаснет вслед за сиянием Инны, её охватывает ужас. Но уже поздно — Инна и Макс превратились в пустые оболочки, фарфоровые куклы, и по их лицам бегут чёрные трещины. Они раскрывают рты, чтобы закричать… но тут огоньки в них исчезают окончательно, и лица рассыпаются чёрной сажей. Но и это ещё не всё — их прах не оставляют в покое; из темноты выползают серые длинные тени с торжествующими гримасами на нечётких лицах и обступают то, что осталось от влюблённых; они пожирают их прах, причмокивая от удовольствия, высасывают последнее, что ещё могло послужить надеждой на возрождение, а она растерянно смотрит и спрашивает себя, как такое могло случиться…