– Я не мог оставить Мию в беде, Госпожа, – пробормотал он сдавленно.
Миа шумно вдохнула воздух, готовя речь. Светловолосая голова прытко высунулась из-за плеча Азаэля.
– Я – не Длань, – раздался голос иномирянки. – Вы просчитались. Поэтому я не собираюсь больше сидеть в заточении и терпеть Вашу ненормальную опеку, которая мне не далась.
– Я знаю, Миа, – отрезала Анацеа, – поэтому и разговариваю не с тобой.
Кучерявый край облака пробороздил лунный лик, добавив мраку насыщенности. Каменный взор Анацеа впился в лицо Кантаны. Словно готовясь к защите, та отступила на пару шагов. Стебельки разнотравья защекотали лодыжки. Как во сне Кантана ощутила, что Нери поддерживает её за талию.
– Мама, – прошептала она, чувствуя, как на глаза набегают слёзы. – Мне жаль.
Зловещее карканье ворон снова растревожило ночь, заглушив вздох. Стайка чернопёрых птиц взвилась в ночное небо, подняв к облакам пыль. Обернувшись, Кантана заметила, что Миа уткнулась в спину Азаэля. Плечи её мелко подрагивали. Плакала она или смеялась?
Анацеа с недоверием вздёрнула подбородок.
– Привела гостей из-за завесы в мой дом, – голос был холоден и строг, – да, дочь моя?
Кантана едва держалась, чтобы не зарыдать. В голове крутилась одна лишь пугающая мысль: мать уже определила её будущее. И решение не подлежит обсуждению. Как и обычно. Во что бы то ни стало, мир повернётся к солнцу так, как повелела Анацеа Бессамори. Так было всегда, ничто не изменит этого. Уповать на жалость было бесполезно. Кантану не могли спасти ни счастливый случай, ни тщетные попытки решить проблему без противостояния.
Холод межсезонья дробил кости. Расплата была рядом – на расстоянии вытянутой руки. Личное Возмездие сжигало Кантану глазами матери. Оставалось лишь крепко зажмуриться, чтобы спрятать первые слезинки.
– Мы все ошибаемся, – выдавила Кантана, дрожа, как осиновый лист.
– Некоторые ошибки стоят слишком дорого, – Анацеа приподняла бровь. – Сначала Элатар, а теперь и ты? Подумать только: почти восемнадцать лет младшая дочь нахально плевала мне в душу.
Кантана снова осмелилась посмотреть в глаза матери. Взгляд Анацеа казался равнодушным, но не нужно было объяснять, какая боль гложет её.
– Я боялась, мама, – промямлила Кантана. Уверенность и решимость в мгновение ока покинули её, опустошив. – Ты ведь всегда поступала правильно. Скажи я тебе правду, ты четвертовала бы меня и отправила к отступникам, ни секунды не мешкая. Ты не отмылась бы от позора, если бы в городе узнали.
