А потом я возвращался домой, прохожие шли мимо. Я зашёл в магазин. Я вышел из магазина, ничего не купив. Я подумал, что можно взять такси, а потом, не заплатив, выйти, но я привык платить и не знал, смогу ли так сделать. Машины проезжали мимо, обгоняя меня, и навстречу. Свет обжигал резкими вспышками или был тусклым как то, что теряет очертания. Я шёл, приклеенный к своей тени под фонарями, и падал снег. Ветер был слабый. Я нащупывал в кармане оставшиеся бумажки денег. Они уже добрались до дома или ещё едут. Сегодня они ночуют у него. Если она взяла такси, то они уже дома, и он вспоминает проведённый в ресторане вечер или спит. Она взобьёт подушку и откинет край одеяла. Я тихо заскулил, чувствуя, что начинаю трезветь и замёрз. Увидев красную неоновую букву над входом в метро, я, не задумываясь, повернул к ней. В лицо ударил тёплый воздух подземки, я прошёл мимо... как они называются, эти... Эскалатор подхватил меня и повёз вниз. Я вспомнил, что забыл посмотреть название станции, но подумал, что смогу сделать это внизу, на платформе, и закрыл глаза. Я отогревался, стоя на эскалаторе, увлекавшем меня вниз. Потом я сошёл с эскалатора и пошёл по правой стороне зала. Услышав за спиной приближение шума, я подошёл к платформе. Вагоны остановились. Я вошёл. Вагон тронулся с места, разгоняясь, и провалился в туннель. Я прослушал название станции и забыл посмотреть. Я закрыл глаза.
Первое, что я вспомнил, когда проснулся, это то, как она хихикала. Я лежал и вспоминал, как она хихикала. Она поняла. Я смотрел на небо в окне. Я привык жить в гостиницах, но зачем-то поселился здесь, год с лишним назад. Почти на самой окраине города, но я говорю всем, что живу чуть-чуть за городом, так интереснее.
Это было зимой.
4
Самое трудное - это сыграть свой собственный выход, сыграть самого себя, когда ты знаешь, что тебя освистают. Молчание означает провал - мы научились этому прежде чем научиться говорить. Рассуждать о сущности перехода из жизни в смерть, стоя на краю пропасти или переживая мучительные секунды непредвиденной паузы на сцене, когда в секунды спрессованы столетия чужих жизней, это ремесло актёра. А того, кто делает это, стоя перед гильотиной, именуют героем. Но не прежде чем его голова скатится по желобу к ногам толпы. Как рассмеялся бы над этим тот древний мудрец, что стрелял из лука, стоя на краю бездны спиной к ней. Ну и пусть смеются. Самая трудная роль - это роль шута, когда смеются не над твоей маской (её воспринимают как должное), а над твоей жизнью, о сущности перехода которой в смерть так много уже сказано. Так много написано сценариев твоей казни, но никто не знает, когда и где она состоится. Для истории это не более чем эпизодическая реплика. Есть люди, для которых она - повод тебя ненавидеть, презирать, боготворить. Но некому любить мёртвого. Кроме того мальчика, что плакал на могиле госпожи Эммы. И я, Федра, должен воспевать шелест морских волн и загорелые тела гребцов, подвиги героев, бесполезные как жертвы богам, не даровавшим победы. И никогда мне не построить тот лабиринт, в глубине которого я увижу себя таким, каким я был создан, когда не было ещё ничего. И некому было сказать, что я - Федра.
