— Принцесса Леонор Берглер была из бедной, но благородной семьи, — сказал Флориан Дрешер. — Она не могла позволить себе хороший инструмент, но очень любила музыку и исступленно занималась. Когда принц Торстен удостоил ее своего внимания, она забрала из дома лишь одну вещь — эту скрипку. И отказалась променять ее на что-либо иное. Краской же она покрыта потому, что на ней остались глубокие раны от огня. В ту ночь, когда принцессу убил дракон, ее скрипка также пострадала. Больше она не зазвучит, но зато вечно останется красивым памятником своей владелице.
Флориан Дрешер поднял листок, в котором Энрика узнала свою анкету, и произнес:
— Я подтверждаю ваш разряд, фрау Маззарини. Запишитесь в книгу и получите у лакея ключи от гостевого флигеля. Вы успешно прошли прослушивание. Поздравляю и — удачи на конкурсе.
Флориан Дрешер шел через зал вечность, и ровно столько же, открыв рот, Энрика смотрела вслед. А когда дверь за ним закрылась, упала на колени. Вернее, попыталась упасть — ее подхватил оказавшийся рядом мужчина в ливрее — очевидно, тот самый лакей, у которого предстояло получить ключи.
— Ну-ну, фрау Маззарини, — негромко сказал он. — Прошу, присядьте. Вот так. Теперь вам точно не помешает бокал вина, а я пока схожу за ключом. И — прошу, окажите честь, возьмите платок.
— Спасибо, — только и выдавила утопающая в мягчайшем кресле Энрика, прижимая к глазам надушенный кружевной платок.
Фабиано Моттола шел впереди, не оглядываясь. Лиза семенила следом, то и дело спотыкаясь — легкие туфли отнюдь не предназначались для ходьбы по такому снегу. Ряса, кстати, тоже, но Лизу грела накинутая поверх теплая куртка Рокко. Он выскочил из дома — даже дверь не успела закрыться — и окликнул Лизу:
— Сестра! Да что ж это вы мерзнете почем зря? Примите уж утепление какое-никакое!
Фабиано остановился шагах в десяти, а Лиза позволила Рокко одеть себя.
— Спасибо вам, синьор…
— С Гиацинто — ни слова, — прошипел на ухо Рокко. — Он кретинически опасен.
— Критически, — машинально поправила Лиза и тут же спохватилась: — А что — убьет?
— Кретинически! — настаивал Рокко. Теперь он развернул недоделанную монахиню к себе лицом и тщательно застегивал пуговицы. — Не убьет, кишка тонка. Я про другое. Через койку его и не такие недотроги проходили. Вернее, пролегали. Уж простите, сестра.
Щеки Лизы заалели.
— Да как вы смеете! Я — монахиня, возлюбленная Дио!
— С Дио он потом как-нибудь порешает, — поморщился Рокко. — Если чего — папка заступится, не впервой. А вы поостерегитесь, не просто так говорю. Эта падла даже Энрику одурманить умудрилась, а она — стальная девка, из нее только гвозди делать, в гробы жрецам забивать. Да, кстати, за Энрику ему предъявлять тоже не надо, лучше прикиньтесь, что вообще ничего не знаете. И Ванессе — тем более ни слова! А то…
