Мне с трудом удалось вернуться домой с телом Дугласа. Твой брат ждал в конюшне, и я, безуспешно пытаясь объяснить что-то, попросил его помочь мне внести брата в дом. Мы выходили из конюшни, когда раздался выстрел. Мои душевные страдания мгновенно сменились страхом за жизнь Мэтью, потому что я просто не вынес бы сознания того, что на моей совести еще и его смерть. На шум сбежались конюхи, и мы внесли в дом Дугласа и Мэтью. Слуги стали искать стрелявшего, но никого не обнаружили.
Он поморщился. Душевная боль сменилась ужасающей пустотой.
– Теперь ты знаешь то, чего я никогда бы не поведал ни одному человеку. Даже Мэтью знает очень мало из того, что случилось той ночью.
Погруженный в свои воспоминания, он не заметил, что Амелия стоит рядом, пока не ощутил нерешительное прикосновение к плечу. Ланден отпрянул. Грудь полосовали кинжалы сожаления. Он не желал принимать никакого утешения.
– Ошибки прощаются. Само определение этого слова подразумевает, что в поступке не было злых намерений.
Она не осуждала его, это было ясно. Только мог ли он простить себя? Ланден об этом даже не помышлял.
– За год, прошедший с момента смерти Дугласа, я никому не сказал ни одного вежливого слова. Вспоминая о своем упрямстве и грубости, я считаю чудом, что хотя бы один слуга остался в доме. И я все еще остаюсь таким, хотя больше никому не позволяю увидеть свой гнев. Я ничтожество, недостойное твоих чувств.
Амелия возмущенно возвела глаза к небу, но что-то в его лице остановило поток слов, готовых сорваться с ее языка.
«Как теперь жить без нее? Если бы только…»
Робкая надежда осмелилась вспыхнуть в груди. Но Ланден задушил непрошеное чувство и попытался взять себя в руки. Он все выдержит. Научится жить без Амелии, точно так, как выжил без Дугласа. Она достойна большего. Достойна полной, настоящей жизни. Но он всегда будет ее помнить. Ее тихий вздох, застывший на его губах, ее невероятную красоту… Он будет хранить это в памяти, как хранит часы брата.
– Ты станешь женой Коллинза и выполнишь требование брата.
Он провел пальцем по краю бокала, заставляя себя произносить слова, причинявшие боль и ему, и Амелии. Но вид у нее был не расстроенный, а возмущенный, подбородок ее поднялся на добрый дюйм. Она продолжала смотреть на него со смесью решимости и упрямства, и по ее взгляду было понятно, что лежало у нее на сердце.
– Я давно поклялась, что не позволю выдать себя замуж по расчету и без любви, и остаюсь верной своему обещанию. Если ты не женишься на мне, я выйду за другого. Доброго человека по своему выбору. Я так решила.
