Не от холода.
От того, что я наконец впустила в себя осознание.
Рыжий взгляд, оскаленная пасть…
Клыки и когти.
Мертвомир.
Заклинание-считалочка…
И хриплое: Вивьен.
Я коротко всхлипнула, закрыла лицо руками.
Этого не может быть.
Это есть.
Я не ошиблась.
… В ту ночь он был пьян и пах темнотой, смешанной с дешевым вином. Я уснула, но Ржавчина разбудил, закрыл мне рот ладонью и велел идти за ним. Мы выбрались из общей спальни, привычно юркнули в закуток под лестницей. Там стояли ведра и тюки с соломой, которой набивали тюфяки. На двери каморки висел замок, да только Ржавчина давно подобрал к нему ключ. Порой мне казалось, что ключи он подобрал ко всем помещениям приюта, даже к кабинету старшего наставника.
– Что случилось? – прошептала я, располагаясь на пахнувшем пылью мешке. Хотелось спать, но на днях моему другу исполнилось семнадцать, и он был сам не свой. Ходил напряженный и хмурый, погруженный в себя. Злился. И кажется – боялся, что настолько не вязалось с бесшабашным Ржавчиной, что пугало и меня.
Молчал. А теперь вот разбудил посреди ночи – взбудораженный, нервный, какой-то возбужденный.
– Ты знаешь о Двериндариуме, мелкая? – сипло прошептал Ржавчина мне в ухо.
– Кто о нем не знает? Это место, где раздают волшебные Дары!
– Раздают… Дары! – парень недобро рассмеялся.
Я слегка дрожала от холода в неотапливаемой каморке, и он придвинулся ближе, обнял. Я вздохнула, окунаясь в привычное тепло его тела. Губы Ржавчины скользнули по моей щеке к уху, и я поморщилась – мне не нравилось, когда от него пахло вином.
– Все вранье, мелкая… Ты ничего не знаешь. А я знаю. Только что мне теперь делать, что же делать… я должен… должен! Мне придется уехать, уехать… Змеево логово! Клятый Двериндариум! Ловушка… Какая же все это ловушка. Нет… капкан! Капкан на зверя, – он недобро рассмеялся. – Но я должен, должен… Не бойся, мелкая. Ты слышишь? Понимаешь меня?
Я кивнула, хотя ничего не понимала. Язык парня заплетался, и он нес какую-то околесицу. Проклинал Двериндариум, шептал, что не хочет уезжать. Сжимал меня в объятиях. А потом вдруг начал целовать. У нас уже были поцелуи, но совсем легкие, дружеские. А теперь все изменилось. Он целовал по-настоящему, по-взрослому. И сжимал крепко, покрывая короткими поцелуями мое лицо и шею, дергая волосы. Снова прижался к губам, не давая мне вздохнуть, делая больно и не понимая этого… Я вырвалась, оттолкнула, стукнула напившегося идиота по рыжей башке.
– Совсем сбрендил? – прошипела сердито. – Ты мне губу прокусил! Я не кусок пирога, чтобы меня жевать!
