... - Она сказала, что вы были красивы в молодости. - И это всё? - Это всё. ...
... - Как ушла? Когда... Куда ушла?! - Я не видел её... - Я же оставил её с тобой! Я оставил свою сестру. С тобой! Куда она ушла? Я спрашиваю, куда она ушла? С кем! - Я не знаю. - Да ты с ума сошёл! Когда она ушла? С кем? Ты должен был видеть! - Говорю тебе, я не знаю. - Ты должен был не отходить от неё! - Что ты кричишь. - Я не кричу. Когда вы с ней расстались? Как давно? С кем она была! Ты знакомил её с кем-нибудь? - Нет, ты кричишь. - Я спрашиваю тебя, ты знакомил её с кем-нибудь? - Не знаю... Сейчас танец начнётся. - Да пропади они, эти танцы! Это ты! Я как знал... И зачем я только ушёл! Ладно, пойдём. Пойдём скорее. Нужно найти её! Может быть, она где-нибудь гуляет... Ты что! Ты... не идёшь?!.. - Я не могу. Сейчас танец начнётся. - Да ты... да ты... с ума сошёл со своими танцами! Что с тобой стряслось! Пойдём же! - Я не могу. - Ты что... ты что, серьёзно?!.. Да ты... ну я ещё доберусь до тебя, подожди!
...
Музыка давно уже смолкла, от бледных окон тянуло холодом - сквозняк. Свечи ещё горели, но уже бледно, и каждая отдельно. В зале стало совсем пусто, и когда кто-нибудь проходил, его шаги были слышны далеко вокруг. Музыкантов не было, они унесли свои инструменты и ноты, я остался один. И вокруг меня не было никого, и стояли люди в военных мундирах. Когда они вошли? Я не заметил этого. Я стоял посреди зала, и я ещё мог, наверное, отойти к окну, и тогда они должны были бы расступиться, чтобы пропустить меня. Я с трудом мог восстановить в памяти события вчерашнего дня, но ничего уже не чувствовал. Ноги мои хотели подогнуться, но не делали этого, и я стоял, не танцевал больше. Танец кончился, ушёл из зала, ушли все, даже музыканты. И наверное, легли спать, и кто-нибудь боялся их разбудить и старался ступать тихо. Были ровные ряды серых окон, два ряда ровных серых окон, и гулкое пустое пространство. Вокруг меня стояли люди в военных мундирах. И терпеливо ждали. Безбровый не отрывал глаз от часов. Наконец, он щёлкнул пальцами и сказал: "Пора". Кольцо сжалось. Я не сопротивлялся. - Теперь не убежишь,- сказал он усталым голосом. И я сказал: "Теперь нет". Он хмыкнул. Махнул рукой. И пошёл первым. ............. Я подумал, было бы забавно, если бы мы танцевали парами, дожидаясь, когда станет можно. Если бы музыканты не ушли...
Меня отвели в темницу, представлявшую собой узкую, длинную комнату с маленьким незастеклённым окошком под самым потолком,- чтобы достать до него, нужно было подпрыгнуть,- в комнате этой имелся стол с привинченными к полу ножками, такая же кровать и стул. Мне принесли свечу, постель, воду для умывания в большом медном тазу и оставили одного, закрыв тяжёлую, обитую металлом дверь. Но перед этим меня долго везли в жёсткой, разболтанной карете, и я подпрыгивал на своём неудобном сиденье, когда колесо наезжало на камень или проваливалось в рытвину, и вместе со мной подпрыгивали те, кто сопровождал меня. Их было трое. Они всю дорогу молчали. Меня подташнивало после бессонной ночи, я не знал, куда меня везут,- окошко кареты было задёрнуто шторкой,- и чувствовал я себя прескверно. Опять проснулся голод, мне было неуютно и холодно. Заметив мои тщетные попытки согреться, один из сопровождавших меня, протянул мне свою фляжку, я поблагодарил его кивком, открыл её и хотел глотнуть, но карету трясло, я отпил слишком много и едва не задохнулся, поперхнувшись огнём, часть содержимого выплеснулась мне на платье. Я вернул фляжку, растёр ногой капли на дне кареты и, закрыв глаза, попытался расслабиться, но голова кружилась, и голод пробудился во мне с ещё большей яростью, так что я стал уже с нетерпением дожидаться конца этой мучительной поездки. И когда, принеся свечу и постель, меня спросили, не нужно ли мне чего-нибудь ещё, я попросил принести чего-нибудь поесть. Мне принесли холодное мясо, хлеб, лук и кружку разбавленного пива. Покончив с завтраком, а может быть, с ужином и отказавшись от дальнейших услуг, я вытянулся на своей кровати и, завернувшись в одеяло, уснул...
