Во дворце я выдала вознаграждения своим немногочисленным подчинённым за беспорочную службу. Петрику посоветовала сделать из жемчужин запонки, с чем он радостно согласился. Вот уеду я из дворца, я вся королевская канцелярия ещё долго будет меня помнить, глядя на пертиковы запонки. Горничная тоже была довольна и горячо благодарила меня за щедрость.
За ужином я нажаловалась их величествам на Жаргала, рассказав историю с вишенками, чем очень повеселила всю компанию.
- Ох, не могу, - отдувался от смеха толстый муж сестры короля, - Расскажу эту историю на ближайшем приёме.
После ужина я с надеждой посмотрела на Винсента. И он оправдал эту надежду.
- Заклинания или парк и скамейка? - спросил принц.
- Скамейка, - обрадованно ответила я.
- Ты опасная женщина, Филис, - сказал со смешком его высочество, когда мы сидели в парке, - Вызвать у тебя желание мстить просто страшно. Не все же могут предусмотреть твой ход, как Жаргал.
- Не ты ли, Винсент, отмечал наличие у меня доброго нрава? - прищурилась я с улыбкой, - Не бойся, я гуманна и склонна к прощению. И потом, Жаргал мне очень убедительно доказал сегодня, что наша с ним магия практически не даёт никаких преимуществ в сравнении с другими влиятельными людьми или магами.
Мы с удовольствием болтали с Винсентом обо всём, что придёт в голову и лучше узнавали друг друга. Так, например, я узнала, что Хант - сын одного из дворцовых гвардейцев, он немного постарше, и его обучение в академии специально задержали, чтобы отправить туда вместе с принцем. Раньше принц был знаком с Хантом лишь шапочно, а когда у его высочества был выявлен дар, они стали общаться больше. А вот Барис, оказывается, сын одного из работников тайной службы из провинции, и его тоже приставили к его высочеству, специально блюсти интересы короны. Что не помешало этой троице искренне сдружиться.
Ни поцелуев, ни чего-то большего у нас с Винсентом больше не было. Возможно, он имел какие-то связи с другими девицами, но мне никто из них не докучал. Да и когда бы им? Я ведь, как неуловимый Джо, в дворцовых коридорах мелькала лишь изредка. Я старалась не думать обо всём этом, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Так промелькнул месяц, такой насыщенный и одновременно такой стремительный для меня. Я с тревогой замечала, как истаивал Жалгал, хотя раньше казалось - куда ещё больше... По его лицу стали периодически пробегать словно бы судороги - сперва редко, а потом всё чаще. Он отвечал на мои вопросы и сам рассказывал о том, что считал важным передать мне. Вероятности он больше не рассчитывал, в моём присутствии, во всяком случае. И я, и он понимали - его конец очень близок.
