Захудалый городишко, отданный некогда в окормление баронам Кадней, наверное, почти не изменился с момента той пресловутой отдачи. Грунтовые дороги, лишь в центре города забранные брусчатым камнем, которые превращаются после обильных дождей в непролазную грязь, на радость свиньям, хрюкающим и воняющим из-за заборов частных домов. Облаивающие нашу коляску бегущие за ней собаки, да любопытствующие лица над частоколом. Вот теперь разговоров будет: "Господин барон-то наш дочку старшую из самой акамедии привёз, замуж, сталбыть, выдавать будет. Эх, гульнём скоро". Угу, индейскую хижину видали?
- Папенька, - обратилась я к барону, - велите живущим по сторонам улиц, вдоль своих домов каждому домовладельцу дорогу замостить. Пусть те камни, что с пашен выбрасывают, на дорогу и переносят. Только сначала пусть ямы засыплют да кочки сроют, чтоб ровно было. А то даже в магической коляске укачивает.
- Что это пришло тебе в голову? - удивился барон, повернувшись ко мне с переднего сиденья.
Поскольку двигатель коляски не урчал, как в наших автомобилях, копыта лошадей не стучали, нам было друг друга прекрасно слышно.
- Это не мне, это я в одном учебнике в академии читала, по общественному и государственному устройству.
- А если в каком доме старики или вдовы с малыми детками живут, им как же? - озадачился барон.
- А вы тем, кто за них участок дороги сделает, награду назначьте.
- Какую ещё награду? - испугался Дариан Кадней.
- Да хоть на бал в ратушу пригласите, и почествуйте их там добрым словом.
- Это можно, - с облегчением согласился барон, а потом прищурился хитро, - Про награды тоже в учебнике вычитала?
- Нет, - рассмеялась я, - про это там забыли написать.
В родовом гнезде меня встретили восторженным девичьим визгом:
- Филис! Филис приехала!
- Дочка, а мы уж волноваться начали, всё нет вас и нет, - прослезилась матушка, обнимая меня.
- Да на два дня всего-то и задержались, - отмахнулся барон, как будто и не он раньше так досадовал из-за задержки.
Было это неловко - окунуться в любовь родных, предназначенную другой девушке, и притворяться ею, обманывая этих хороших людей.
Дома для рассказа о моём академическом житье-бытье меня усадили за большой стол, на котором громоздились кучи состриженной с овец шерсти. Стало быть, чтобы времени даром не терять во время болтовни, заодно полезное дело делать - вытаскивать из шерсти разное репьё да всё прочее нацепившееся лишнее. Это ломало мои представления об аристократках, которые, казалось, должны были только музицировать во всякое время да с солнечными зонтиками по травке гулять.
