Я вижу свои тощие конечности, узкую грудь. Бледная, младенчески гладкая, лишенная всякого признака волосатости кожа. Обидная картина. Но это не мешает мне наслаждаться теплом и безопасностью. Здесь, в ванне, я на далеком острове. Никто и ничто не ворвется в мое одиночество, в мою тайную жизнь, которая имеет свойства рушиться от малейшего вторжения действительности. Вот такая это жизнь. Ну и пусть. Зато она моя. Я выпускаю сигаретный дымок, и в его желто-голубых нитях тоже Тонина.
Вообще-то она Антонина. Но имя это мне не нравится. Антонина — Тоня. Мещанское что-то. А Тонина — это заводь, это цвет дыма, и будто прыгаешь на туго натянутом брезенте. Загадочность и мелодичность.
По-моему, хорошо для женского имени.
Действительность — это моя мать. Конечно, готово дело, она уже под дверью:
— Ты будешь на завтрак колбасу?
— Мне все равно.
— Ты опять куришь? (Угрожающе.)
— Курю.
— Прекрати сейчас же!
— Прекратил. (Вполголоса: «Как же. Жди».)
— Я ухожу на работу.
— Ладно. (Вполголоса: «Давай, давай».)
— Что ты там бурчишь?
— С собой разговариваю.
Перед уходом опять подошла к двери:
— Я ухожу! Окурки за ванну не бросай.
— Понял.
Хлопнула дверь, повернулся ключ. Мать ушла.
И, как всегда, задним числом, мне стало ее жалко. Она, наверно, ждала: раз уж я так рано проснулся, то посижу с ней в кухне и мы поговорим о погоде, о том, что хоть колбаса и совсем свежая, но все-таки вчерашняя и ее нужно поджарить, а из десятка яиц по девяносто копеек три опять оказались тухлыми. Мать была бы довольна. Ей ведь так мало нужно.
Если бы человек жил сначала на черновик, а потом на чистовик, я бы многое переделал. Я бы заботливее и внимательнее относился к матери. Но я не хоте. гГ бы повторить свою жизнь. Все началось бы снова, и мне до встречи с Тониной оставался бы миллион лет. Я не хотел бы вернуть даже каникулы. Я очень ждал сегодняшнего утра.
Иногда даю себе слово: с завтрашнего дня постараюсь быть хорошим, добрым и делать то, что нужно.
Хотя чаще я намечаю начало новой жизни с понедельника. А в каникулы установил себе срок-максимум: первое сентября. Вот сентябрь и пришел, а я вообще забыл о своем решении и заперся в ванной. Опять не получилось начать жить на чистовик. Может быть, это просто свидетельство, что ничто человеческое мне не чуждо?
Я выпустил из ванны воду, вытерся и пошел в комнату. Наша квартира коммунальная, но соседку мы видим раз в год по обещанию. У нее дочь вышла замуж за немца, и соседка по вызову в ГДР внуков нянчит.
