В палату, где до сих пор находилась лишь одна моя кровать, санитары вкатили вторую. На ней лежал кто-то весь в бинтах.
Трудно говорить с человеком, который уткнулся лицом в подушку, но все-таки у нас вскоре завязалась беседа. Я узнал, что мой сосед — заместитель командира 122-го истребительного полка. Он назвал и фамилию, но я ее забыл. Запомнилось только звание — майор.
Тяжело дыша, морщась от боли, он глухо говорил:
— Плохо дело, капитан. Наседают, собаки… Нашим ребятам по восемь вылетов в день приходится делать. Их тьма, нас горстка!..
В госпиталь стали поступать все новые раненые.
Мне почему-то вспомнилась книга, которую я прочитал как раз в начале июня. Называлась она «Первый удар». В ней утверждалось, что нашей армии не составит никакого труда одолеть любого противника, если он рискнет сунуться на советскую землю. На деле же пока выходило иначе.
Вскоре поступило распоряжение: госпиталь эвакуировать. Старания медиков вывезти всех раненых в тыл были тщетными: что могли они сделать, имея всего два санитарных автобуса?
Главный врач сказал:
— Товарищи, кто хоть как-то способен двигаться, добирайтесь до автострады Москва — Минск, садитесь на попутные машины.
И вот под бомбежкой в одиночку и группами, кто в окровавленном обмундировании, кто в халате, потянулись больные к шоссе. Некоторых санитары несли на носилках.
Я тоже поднялся с кровати. В нашу палату заглянули.
— Ну а вы, капитан, сумеете своим ходом?..
— Я-то, пожалуй, сумею, а вот как быть с майором? — указал на раненого летчика.
Медицинский работник только вздохнул:
— Ни одной машины!
К нам зашел полковник Худяков. Он сказал:
— Я сейчас в штаб фронта, оттуда пришлю какой-нибудь транспорт.
Потянулись тягостные часы ожидания.
Неприятельские самолеты волна за волной безнаказанно бомбили город. Наших истребителей не было видно, не слыхали мы и выстрелов зенитных орудий. Кругом бушевал пожар. И если днем на улицах еще кое-кто мельтешил, то к вечеру все словно вымерли. Повсюду летали хлопья копоти.
В госпитале остались лишь тяжелораненые — те, кого нельзя было перевозить. Многие из них метались в жару, стонали, звали на помощь, просили пить. Все, кто чувствовали себя чуть получше, старались, как могли, облегчить их страдания.
Обещанной машины все не было. Стало совсем темно. Нужно было что-то предпринимать. Я предложил майору уходить:
— Лишь бы выползти на улицу, а там что-нибудь придумаем.
Он было согласился, даже попытался приподняться на руках, но тотчас же со стоном упал.
