Он, как и другие раненые, был в одном нижнем белье. Старшая сестра Бахтина не разрешила выдавать раненым пижамы, чтоб они не уходили в город. Конечно, дядя Сеня никуда бы не ушел, он вообще еще ходить не мог, но тут всех стригли под одну гребенку.
— Без штанов какой я мужик, — ворчал дядя Сеня. — Вот дуреха!
«Дуреха» — это я выразился очень мягко. Дядя Сеня употребил куда более крепкое словечко, но тут же вспомнил, что за его спиной стоит Нюра, и спохватился:
— Ты прости меня, Нюра… С языка само сорвалось. Ты иди, отдохни.
Нюра согласилась отдохнуть, кивнула в мою сторону:
— Если нужна буду — пусть позовет.
Когда Нюра ушла, дядя Сеня подозвал меня:
— Тебе на первый раз поручение… Знаешь, где базар?
Он оглянулся, вытащил из-за пазухи краюху хлеба:
— Дуй на базар и обменяй вот это на махру. Только чур — никому! Держи кисет…
— А сколько дадут махры?
— Ты не рядись — сколь насыпят, то и ладно.
Базар находился в двух кварталах от госпиталя. Чем тут только ни торговали — всякими нужными и ненужными вещами: мышеловками, вениками, травами, солью, старой и новой одеждой. Один старичок торговал огарками стеариновых свечей. За каждый огарок он просил по десять рублей.
Моим ломтем хлеба сразу заинтересовались:
— Эй, пацан, подваливай сюда…
— Сколь просишь?
— Давай баш на баш — твой хлеб, моя литра молока.
Будь моя воля, сменял бы я хлеб на молоко, но дядя Сеня ждал махорку. Нашел я ее у парня с подвязанным грязным бинтом подбородком. Он насыпал мне граненый стакан махорки и еще добавил — бросил в кисет щепотку.
— Закури, — предложил он мне, — крепкая, мягонькая…
— Я не курю…
Он окинул меня недоверчивым взглядом, но я не врал. Курить я попробовал всего один раз. Серега уговорил, но ничего не получилось. У меня закружилась голова и чуть не вырвало.
В общем, принес я дяде Сене стакан самосада. В это время вернулась Нюра. На махорку она не обратила никакого внимания, а вот кисет заинтересовал ее. Кисет и правда был занятный: на синем бархате кто-то вышил красными бусинками: «Далекому другу от Любы из Перелюба».
— Кто эта Люба? — спросила Нюра.
— Любушка-голубушка… — подмигнул дядя Сеня.
— Жена?
— Жену мою не Любой зовут, — серьезно ответил дядя Сеня.
— Она, наверное, красивая?
— Кто? Люба?
— Жена твоя. Покажи карточку.
— И рад бы, да нет ее. Ранило меня — и прямо в медсанбат. Очнулся в одном белье, а карточка в кармане гимнастерки лежала…
Посмотрел внимательно на Нюру, озабоченно покачал головой:
— Ну и закуксилась… Ты, Костя, знаешь что — маленько пробегись.
