Утешение философией | страница 25



12. Вот представлена твоим глазам, так сказать, картина счастия человеческого: богатство, почести, могущество, слава, наслаждения. Принимая в расчет только эти вещи, Эпикур последовательно заключил, что высшее благо есть наслаждение, поскольку все прочие вещи, как представляется, приносят душе удовольствие{99}. 13. Но обращусь к желаниям людей, чей дух, хотя и в помраченье памяти, все же ищет своего блага, но, как пьяный, не знает, какой дорогой вернуться домой{100}. 14. Не кажется ли тебе, что заблуждаются те, кто стремится ни в чем не нуждаться? Но ведь ничто не способно привести к счастью столь совершенному, как состояние, обилующее всяким благом и не нуждающееся ни в чем ином, но себе довлеющее. 15. Ошибаются ли те, кто считает, что наилучшее есть наипаче достойное уважения и почитания? ничуть; ведь не может быть ничтожным и презренным то, чем обладать стремятся и силятся почти все смертные. 16. Ужель могущество не следует числить среди благ? Отчего ж? Разве бессильным и немощным следует считать то, что, доподлинно, всех вещей превосходнее? 17. Ужель знаменитость следует вменять в ничто? Однако нельзя не принимать в расчет, что всякая превосходнейшая вещь представляется также и знаменитейшей.

18. Стоит ли говорить, что блаженство не тревожно, не печально и не подвержено скорбям и тяготам, если даже в малейших вещах люди ищут того, чем приятно обладать и пользоваться? 19. Да, таковы вещи, коими люди хотят обладать, и они желают богатства, чинов, царств, славы и наслаждений по той причине, что с ними думают обрести довольство, уважение, могущество, известность, веселье. 20. Итак, благо есть то, чего люди ищут, столь различные имея желания; здесь легко видеть, сколь велика сила природы, коль скоро мнения, хотя разные и несогласные, сходятся в любви к одной цели — благу.

II

Какою браздой направляет мир{101}
Могущая мать, уставом каким
Безмерную ширь дальновидно блюдет
И стягивает неразрывным узлом
15 Все вещи — о том сладкозвучную песнь
На послушных струнах мне любо начать.
Хотя несут пунийские львы
Изящную цепь, приемлют еду
Из рук людских и, привыкнув к бичу,
10 Хозяйскую злость боятся узреть,
Коль кровь оросит косматую пасть,
Вернется давно усыпленный дух,
И вспомнят себя, взревев тяжело,
И с шеи стряхнут разбитую цепь,
15 И первый, клыком кровавым раздран,
Хозяин их ярь и гнев утолит.
Коль ту, что в ветвях высоких звенит,
В решетчатый грот ты птицу запрешь,
Пусть медом ее налито питье