Гарольд стал думать о различиях в характерах греческих героев, о которых он читал: Ахилл – свирепый воин; Одиссей – мудрый вождь, больше всего на свете желающий вернуться к жене и сыну; спартанский царь Леонид, пожертвовавший жизнью у Фермопил; афинский стратег Фемистокл, спасший свой город военной хитростью; философ Сократ, отдавший жизнь за истину; Перикл – благородный муж и великий государственный деятель.
Следующие несколько часов Гарольд напряженно размышлял о разных оттенках величия. Интуитивно он чувствовал, что ключ к началу сочинения – в сравнении стилей героизма; главное – нащупать нить, которая их связывает. Подсознание подсказывало Гарольду, что он на верном пути. Это было то же чувство, которое испытываешь, когда нужное слово буквально вертится на языке.
В первый раз с тех пор, как он приступил к сочинению, его внимание было действительно приковано исключительно к задаче, которую надо было решить здесь и сейчас. Он снова заглянул в книги и дневниковые записи, чтобы найти там примеры разных типов героизма. Гарольд был охвачен чувством, которое Стивен Джонсон называет «медленным предчувствием». У мальчика было смутное, труднообъяснимое чувство, что он движется в верном направлении, но потребуется еще много подходов, пока мысль окончательно не оформится в нужные слова.
Мы всегда окружены источниками ненужной информации, посягающей на наше внимание. Но в том возбужденном состоянии, в каком сейчас находился Гарольд, он мог думать только о греческих идеях героизма. Музыка, которая в иных ситуациях могла бы его отвлечь, просто перестала доходить до его сознания. Звуки и цвета исчезли. Ученые называют это состояние «подготовительной фазой». Когда мозг занят интенсивными поисками решения задачи, все другие области – в том числе визуальная и слуховая кора – погружаются во мрак.
В течение следующих двух часов Гарольд изо всех сил старался найти слова, чтобы написать о героизме – в Греции и в современном мире. Поле поиска сузилось, но он все еще блуждал в поисках нужных доводов и доказательств. Он снова перелистал книги и дневник, посмотреть, нет ли там нужных аргументов.
Это была тяжелая, изнурительная работа – все равно что ломиться сразу в несколько дверей, надеясь на то, что хоть одна из них окажется открытой. Но ни одна мысль из теснившихся у него в голове не подходила для того, чтобы связать воедино факты и рассуждения. Он начал делать на бумаге торопливые пометки. Потом он обратил внимание на лежавший рядом лист бумаги и понял, что уже было набрел на эту идею несколько часов назад, но успел забыть о ней. Чтобы справиться с недостаточностью кратковременной памяти, он начал складывать в аккуратные стопки свои дневниковые записи и пометки, надеясь, что это упорядочение записей позволит ему случайно натолкнуться на удачную связующую мысль. Записи о мужестве он сложил в одну стопку, а записи о мудрости – в другую. Но потом ему показалось, что отбор в эти стопки был слишком произвольным. Воображение начало отказывать. Иногда Гарольду чудилось, что до успеха осталось всего ничего – протяни руку и схватишь. Он следовал за едва заметными намеками, повинуясь тихим сигналам подсознания. Но общей концепции все равно не было, она не складывалась, ускользала от Гарольда. Отклика не было. Страшно уставший Гарольд убедился, что находится в тупике.
