Показав многочисленные комнаты, мараны[26] и кладовые, Артин ввел Бека в большое полуподвальное помещение с широкой дверью и высокими окнами. Здесь всюду высились сложенные один на другой толстые, длинные листы литой и формовой меди. Было их очень много. Глаза у Бека засверкали. Он трогал куски меди, ощупывал рукой мешки с купоросом и серой. Наконец остановился посреди помещения и спросил оружейников:
— Ну как, удобное тут место?
— Подходящее, — кивнул Врданес.
На улице уже вовсю щебетали птицы. Светлая полоса на востоке разошлась, подобно молоку в воде. Небо становилось бледно-голубым. Бек присел на один из камней у стены.
— Эти достойные уважения люди останутся здесь и будут работать в твоем доме, — заговорил Бек, не глядя на хозяина, протянув к нему руку.
— Место им — в очах моих, — с готовностью откликнулся Артин, все еще не постигая намерений Бека.
— Варпет[27] Врданес и его товарищ начнут здесь лить пушки, — продолжал Бек.
— Что? — вытаращился Артин.
— Пушки.
— Господи боже, вроде бы мы не в Амстердаме и не в Генуе.
— А там что, боги живут? — жестко спросил Бек и внушительно продолжал: — Эта хоромина в твоем дворце, Пхиндз-Артин, с сегодняшнего дня принадлежит достойному уважения варпету Врданесу и его помощнику Владимиру Хлебу. Люди они нетребовательные. Кормить их будешь всего три раза в день. Утром — жареная курица и масло, в полдень — шашлык из барашка, плов и кувшин вина, вечером обойдутся черным кофе и свежим мацуном. Думаю, Пхиндз-Артин не так уж беден и оделит своей кухней не только варпета Врданеса и Владимира, но и тех тридцать подмастерьев, которые станут им помогать.
— Я и вправду не беден, тэр Давид-Бек, но мои караваны должны возить медь в чужие земли.
— В какие? — резко спросил Бек.
— В Тавриз и Константинополь.
— Тавризский шах Тахмаз ячмень для своих коней и воинов купить не в состоянии — ворует в соседних деревнях. Как ты не поймешь, Артин, что шахская казна пуста, подобно марану последнего лентяя? Так знай же: посмевший вывезти из земли Армянской в Константинополь хотя бы единую колючку будет сожжен на костре.
— С кем же мне торговать, тэр Давид-Бек? — недоуменно спросил Пхиндз-Артин.
— Путь наш теперь — в Шемаху. Он пока закрыт, но скоро откроется. Там будут армянские и русские купцы. Твою медь надобно переплавить на пушки, а все лишнее можешь продать в Россию. Только туда!
Пхиндз-Артином вдруг овладела такая тоска, словно скончался родной человек. Ограбить его хочет Давид-Бек или все же уплатит за медь? А расходы на тридцать два человека? Кормить такую ораву, да еще курами, шашлыком, вином и маслом! Избави боже! «Разорит меня… Пустит с сумой по свету», — горько размышлял Артин. Однако молчал из страха. Давид-Бек распорядился, чтобы Артин передал Врданесу для работы в мастерской тридцать человек из своей прислуги. Хозяин дома готов был рвать на себе волосы. Неведомо, что бы случилось, если бы в середине дня, покончив с обедом, Давид-Бек не сказал ему:
