****************
Арбатов долго приходил в себя от такого поворота событий. Он был растерян, подавлен и уже сам не знал, чего хочет, и хочет ли вообще. Никольской совсем не нравилось такое его состояние, но теперь она вновь ощутила, что ее любимый снова полностью принадлежит ей. И пусть днем Вадим как будто отсутствовал, почти не слышал ее и не понятно – о чем думал, зато ночью его неуемная страсть проявлялась в полной мере. Элеонора принимала это за выражение вполне заслуженных чувств. «Что могут дать ему эти соплюхи? Разве способны они так любить, как могу это я? Конечно, нет! Я знала – пройдет время, и он поймет это», – думала Никольская, когда, удовлетворенные и обессиленные, они лежали в постели, обнимая друг друга.
Откуда ей было знать, что, занимаясь любовью, Арбатов выпускал наружу не страсть, разожженную чувствами, а злость от пережитых неудач, свое нежелание мириться с мыслью, что он никчемный, ни на что не способный, жалкий представитель мужского населения, место которому там, откуда он приехал. Лишь после секса с Никольской он успокаивался и мог нормально заснуть. Проходили дни, один за другим. Постепенно отчаяние и самокритика поутихли. У Вадима вновь появилась надежда, что не все потеряно. Мысль о том, что книга находится в доме Лениной матери, не выходила из его головы. «Я уверен, книга там. Если она взяла ее с собой, где еще ей тогда быть? Только там. А значит, необходимо навестить несостоявшуюся тещу», – убедил себя Арбатов. Он выбрал время, когда Элеонора погрузилась в решение очередных проблем с родным сыночком, и навестил Марию Федоровну.
Его появление поначалу не вызвало никаких эмоций у подавленной горем женщины. Вадиму вообще показалось, что Тимошкина не в себе.
– Леночку убили. Я знаю, мою девочку убили. Никто не хочет ее искать, никто не верит мне. Она приходит ко мне во сне и зовет, зовет к себе, – повторяла Мария Федоровна одни и те же слова.
О чем бы Арбатов ее ни спрашивал, женщина как будто не слышала его и несла всякий бред про озеро, про то, что Лена просит ее похоронить. Вадим устал от такого общения.
– Мария Федоровна, – перебил он ее. – Я бы хотел забрать Ленины вещи.
– Что? – Тимошкина вдруг очнулась. – Что?! – повторила она. – Вещи?! Пошел вон! Кто ты такой?! Кто ты такой, чтобы забирать то, что осталось от моей девочки! Пошел вон! – Женщина резко поднялась и указала на выход. – Убирайся, слышишь, убирайся!
Арбатов, видя ее угрожающий, полубезумный взгляд, поспешил покинуть не только этот дом, но и саму Глушиху. В салоне то и дело звучали грубые, перемешанные с матом слова, относящиеся как к Лене, так и к ее матери. Дрожащими руками он держался за руль и ехал, не притормаживая перед колдобинами грунтовой дороги. Мужчина сделал остановку, лишь выехав на трассу. Он откинулся на спинку сидения и с облегчением выдохнул.
